Лакомый кусочек - стр. 19

Она вернулась со стаканом виски со льдом и протянула мне стакан с водой. Сама села на пол.

– Мэриен, я должна тебе кое-что сказать.

Она произнесла это таким серьезным голосом, что я сразу всполошилась.

– Что-то случилось?

– У меня будет ребенок, – тихо сказала она.

Я судорожно глотнула воды. Невозможно было даже представить себе, что Эйнсли могла так ошибиться в подсчетах.

– Не верю!

Она рассмеялась:

– Нет, я не хочу сказать, что залетела. Я хочу сказать, что собираюсь забеременеть.

У меня гора с плеч свалилась, но я была в замешательстве.

– Ты хочешь сказать, что собираешься выйти замуж? – спросила я, сразу вспомнив о невезучем Триггере. Я пыталась решить, кто из них двоих был бы больше интересен Эйнсли, но безуспешно. Насколько я ее знала, она всегда была решительной противницей брака.

– Так и знала, что ты это скажешь, – насмешливо скривилась она. – Нет, я не собираюсь замуж. В этом беда многих детей: у них слишком много родителей. Ты же не будешь говорить, что в доме, где рулят Клара и Джо, созданы идеальные условия для ребенка? Сама подумай, насколько у их детей перепутались образы матери и отца. Да они уже погрязли в комплексах. И в основном по вине этого мужчины!

– Но Джо же изумительный! – вскричала я. – Он для нее практически все делает. Как бы Клара жила без него?

– Вот именно! – подхватила Эйнсли. – Ей бы пришлось самой справляться. И она бы справилась! И они бы росли абсолютно нормальными детьми. В наше время, кто разрушает семьи? Мужья! Ты обратила внимание – она даже не кормит грудью.

– У малышки режутся зубки, – возразила я. – Большинство перестает кормить, когда у детей лезут зубы.

– Ерунда! – сумрачно произнесла Эйнсли. – Могу поспорить, это ее Джо склонил. В Южной Америке младенцев кормят грудью гораздо дольше. А в Северной Америке мужчины просто ненавидят наблюдать нормальную природную связь между матерью и младенцем, они ощущают себя ненужными. Любая женщина, если у нее не остается иного выбора, будет кормить грудью максимально долго. Я вот точно буду.

Тут мне показалось, что наша дискуссия свернула куда-то не туда: мы углубились в теоретические дебри, обсуждая вполне практическую вещь. Я сделала личный выпад:

– Эйнсли, но ты же ничего не знаешь про детей. Ты их даже не особенно любишь, я же слышала, как ты говорила, что они грязные и шумные.

– Не любить чужих детей, – парировала Эйнсли, – вовсе не значит не любить своего собственного ребенка.

С этим я не могла поспорить. Я пришла в полное замешательство: даже не знала, чем обосновать свои возражения по поводу ее плана. Самое худшее – в том, что она и впрямь могла его осуществить. Причем она всегда была способна достичь желаемого очень быстро. Хотя, по моему мнению, кое-что из желаемого ею – а тут как раз был такой случай – выглядело безрассудным. И я решила воззвать к здравому смыслу.

– Ладно, – сказала я, – согласна. Но зачем тебе ребенок, Эйнсли? Что ты будешь с ним делать?

Она взглянула на меня с отвращением.

– Каждая женщина должна родить по крайней мере одного ребенка. – Она произнесла это тоном диктора из радиорекламы, который веско утверждал, что каждая женщина должна иметь по крайней мере один фен. – Это куда важнее секса. Это способствует реализации твоей женской природы.

Эйнсли обожает читать популярные книжки по истории примитивных культур: они валяются среди ее одежды, разбросанной по полу. В колледже она ходила на спецкурс антропологии.