Квартира в Париже - стр. 29

Она возвращается через пару минут. Я улавливаю мужской аромат от Анник Гуталь; либо у нее такие же духи (что кажется маловероятным), либо она позаимствовала парфюм у меня.

– Тебе лучше? – спрашиваю я.

– Да, намного, спасибо. Эй, а мне понравился твой душ рэйн-шауэр. Он так называется?

Пока она разглядывает комнату, я продолжаю наблюдать за ней. Сходство есть. С определенных ракурсов почти поразительное. Но волосы у нее другого цвета, нежели у Бена, темно-каштановые, а сама она маленькая и жилистая. Бродит повсюду, вынюхивает, словно лисица.

– Спасибо, что помог мне, – говорит она. – Я уж подумала, что никогда не выберусь оттуда.

– Но, черт возьми, что ты делала в cave?

– Что?

– Cave, – объясняю я, «подвал» по-французски.

– А, точно. – Она грызет кожу на кончике большого пальца, пожимает плечами. – Осматривала это место, наверное. – Я заметил в ее руках бутылку вина. Видел, как она положила ее обратно на стеллаж, когда думала, что я не смотрю… Я не собирался упоминать об этом. Владелец этого погреба может позволить себе потерять одну-две бутылки… – Там внизу столько места, – говорит она.

– Им пользовалось Гестапо во время войны, – объясняю я. – Их главная штаб-квартира находилась на авеню Фош, недалеко от Булонского леса. Но ближе к концу оккупации у них накопился… излишек людей. Они использовали cave в качестве тюрьмы. Держали здесь членов Сопротивления.

Она корчит гримасу.

– Понятно. У этого места тяжелая энергетика. Моя мама была поклонницей таких вещей: увлекалась энергией, аурами, вибрациями.

Была. Я помню, как Бен рассказывал мне о своей матери. Однажды ночью он напился в пабе. Хотя, даже будучи пьяным, он никогда бы не наговорил больше положенного.

– В любом случае, – говорит она, – я никогда по-настоящему не верила в это. Но здесь что-то ощущается. У меня от этого мурашки по коже. – Она вдруг спохватывается. – Извини – не хотела тебя обидеть…

– Да нет. Все в порядке. Думаю, я знаю, что ты имеешь в виду. Итак, ты сестра Бена. – Я определенно хочу выяснить, что она здесь делает.

Она кивает.

– Ага. Одна мама, разные отцы.

Я обращаю внимание, что она умалчивает, что Бена усыновили. Я помню, как удивился, узнав об этом. А ведь это логично. Тот факт, что мы не могли причислить его ни к кому в университете: ни к степенным гребцам, ни к прилежным отличникам, ни к упоротым тусовщикам. Да, он говорил, как выпускник частной школы, легко и непринужденно – но всегда казалось, что за этим скрывается нечто другое. Намек на нечто грубое, темное. Может быть, именно этим он так заинтриговывал людей.

– О, у тебя есть «Гаджия», – сообщает Джесс, направляясь на кухню. – У них тоже была такая, в кафе, где я раньше работала. – Она смеется, но без особой радости. – Может, я и не училась в хорошей школе или универе, как мой брат, но я знаю, как взбить правильную микропену. – Улавливаю ли я в этом нотку горечи? Определенно да.

– Хочешь кофе? Я могу сделать. Хотя, боюсь, у меня осталось только овсяное молоко.

– А пива у тебя нет? – с надеждой спрашивает она. – Понимаю, еще рано, но я бы не отказалась.

– Конечно, присаживайся, не стесняйся, – говорю я, указывая на диван. От ее мельтешения у меня уже голова кругом.

Я иду к холодильнику, чтобы достать пару бутылок: ей – пиво, мне – комбучу. Я никогда не пью раньше семи. Прежде чем я успеваю предложить ей напиток, она уже достает из кармана зажигалку, зажимает ее между указательным пальцем и колпачком, каким-то образом откидывает крышку. Я наблюдаю за ней, завороженно и слегка удивленно. Кто эта девушка?