Кузькин отец - стр. 54
А вот Гласс Собер проскочил мимо всё видящих глаз контрразведки. Причём проскочил так мастерски, что любому, даже самому неуловимому пакостнику такое не могло бы присниться. Дело в том, что Гласс подпадал под категорию тех, кто пакости совершать не собирался. Поэтому за ним и смотрели сквозь пальцы, а вернее будет сказать, вовсе не смотрели. А когда он попал в вытрезвитель, то дежурному милицейскому капитану будущую свою пенсию стало жальче, чем государство в целом и Гласс опять ускользнул от тех, кто следил за тем как бы…, ну сами понимаете. Конечно же, Гласс не собирался пакостничать ни Советскому Союзу, и уж тем более КОШЭ, оно само всё как-то получилось.
Видимо где-то там, где гадальные карты делают, произошло откровенное разгильдяйство, а то и вредительство. И тому, кто решил раскинуть карты на дальнейшую судьбу КОШЭ, попалась колода, состоящая из одних пиковых тузов. Вот он её и раскинул. Не удивляйтесь, такое бывает, правда очень редко.
Гласс оказался прав, решив, что коллегам очень даже глубоко на него наплевать. Его отсутствие не произвело никакого впечатления не только в посольстве, но и на его жену. Ей, так вообще похоже что было безразлично. Единственное, чего на самом деле она боялась, так это того, чтобы Гласс не подцепил какую-либо дурную болезнь и не одарил этой болезнью её.
Жена Гласса была женщиной хоть и стервозной, но умной и справедливо полагала, что если у Гласса и появится интрига где-то на стороне, то это обязательно будет сотрудник спецслужб, причём обязательно в офицерском звании, себя она ценила. А офицерам спецслужб болеть венерическим заболеваниями по Уставу не положено. Жена Гласса, пусть уж будет без имени, раз такая стерва, не знала что такое Устав, она твёрдо знала, что болеть не положено.
А вообще-то ей до обморока надоела эта Дикая Империя. Если бы она кем-то работала в том же посольстве, может быть ещё куда ни шло. Но работать она не могла и не хотела принципиально, потому что считала: если жена работает, значит её брак неудачен. Так что, надоело ей тут всё. И даже неизвестно что больше надоело, то ли Дикая страна, то ли не дикие и культурные дипломаты и члены их семей.
Гласс, можно сказать, оскорблённый в лучших чувствах, безропотно проглотил столь откровенно наплевательское к нему отношение, но обиду затаил. А затаив обиду, решил идти в деле выполнения задания дальше, смотреть на него шире, и обязательно стать первым.
Но картина оказалась не настолько черно-белой, какой он её себе нарисовал. О проделанной работе надо было отчитываться, и он отчитался. Его отчёт выглядел не так откровенно, как уже знакомые вам воспоминания, вернее их часть. В отчёте он наврал, надо же было как-то знакомство с Фёдором преподнести! Не описывать же мероприятие за сараями? И Гласс написал, что якобы на самом деле крышку от бидончика, ну для того, чтобы молочка попить, ему дала не какая-то неизвестная бабушка, а Фёдор, так и познакомились. Ну и насчёт того, что ночевал у Фёдора, тоже написал. И в самом деле, не писать же про вытрезвитель!
Отчёт получился хоть и казённым по стилю, оно и понятно, жить то ему предстояло среди людей казённых, а им эмоции ни к чему, но начальство заинтересовал. Заинтересовал он не тем, что Гласс додумался молока попить, на это как раз никто внимания не обратил, а тем, что с Фёдором познакомился. Причём, по мнению профессиональных пакостников, познакомился так легко и непринуждённо, что просто зависть брала. И мало того, что познакомился, так ещё и дружбу свёл, а это вообще, на высший пилотаж тянет. За это, в пору, портрет Гласса на посольскую доску почёта вывешивать. Но доски почёта в посольстве не было. Почему не было, не знаю, если честно, подумать надо…