Куры не летают (сборник) - стр. 44
Восточную Галичину присоединили к УССР, поэтому Тернополь вдруг стал украинским городом. Где-то с 1940-го года сюда начали прибиваться еврейские беженцы из Польши; некоторые, не задерживаясь надолго, направлялись дальше в глубь Советского Союза.
Портреты Сталина и Ворошилова украшали фасады домов в центре, красноармейские патрули охраняли покой новых граждан Советского Союза. В селах организовывали колхозы, а в переполненных тюрьмах Тернополя и Чорткова, предотвращая сопротивление, расправлялись с галицкой интеллигенцией.
2 июля 1941 года немецкие части вошли в город. Была открыта тюрьма, в которой нашли тела жертв НКВД. Больше недели, с 4-го до до 11 июля, длился еврейский погром. На город опустились сумерки – и Рахиль снова рыдала по своим детям, а город надолго оглох от выстрелов и криков и вышел из оцепенения, когда евреев согнали в гетто, а остальным запретили сочувствовать им и помогать. За невыполнение – расстрел.
Улицы, которые стали рубежом тернопольского гетто, замыкали пространство евреев. Именно за ними подстерегала смертельная опасность, и именно они стали границей, которая разделила этот город. Площадь Казимежа, улица Рейтен, улица Перля, Рынок, Поле, улицы Львовская, Подольская, Старошкольная, Руська, Малый рынок, улица барона Гирша…
В декабре 1941 года владелец пекарни Шварц из окна своего дома в тернопольском гетто смотрел на пустую улицу, засыпанную снегом.
Окна его квартиры выходили на улицу Перля. Он забил их досками (так было приказано), а теперь стоял возле одного из этих окон и смотрел в щель, вылавливая в тонкой полоске света другую жизнь. Сквозь щель Шварц разглядел нескольких прохожих и широкие крестьянские сани, вымощенные соломой и застеленные домотканым рядном. Лошадь, засовывая морду в торбу, доедала сечку и выдыхала тепло в морозный воздух. Шварц узнал хозяина саней – это был Михаил из Стигниковец (до войны он снабжал его пекарню мукой с мельницы). Шварцу захотелось окликнуть, подать слабый и отчаянный голос, но он сдержался.
Через некоторое время к саням его знакомого Михаила начали присоединяться другие сани.
Все они прижимались к противоположной стороне узкой улицы.
Мужчины на санях сидели и мерзли, мерзли и их лошади. Мужчины о чем-то переговаривались, и над санями нависало сизое облако теплого пара.
В комнате, подперев стену, молча стояла жена, а в углу на полу, закутавшись в изодранные лохмотья шубы, которую он когда-то купил во Львове, сидело трое их младших детей.
Лошади в какой-то момент встревожились, и мужчины повернули головы в ту сторону, откуда доносились немецкие голоса.
Шварц хорошо слышал эти голоса (то была команда для немецкой полиции), но щель не давала заглянуть и увидеть больше.
Посреди улицы, минуя крестьянские сани, промаршировали два отделения немецких солдат. Они разделились на малые группки по четыре-шесть человек и вошли в гетто.
Шварц почувствовал затылком теплое дыхание жены, но не отступил и не позволил ей выглянуть на улицу Перля.
К Шварцу зашло четверо.
Сначала они прошлись по комнате.
И Шварц, и его жена молча наблюдали за каждым их движением. Один из них подошел к детям Шварца, приказал им встать и сложить лоскутья меха на полу.
После этого он подошел к Шварцу и строго спросил: почему тот не выполнил приказ о сдаче меха?