Курортная зона - стр. 25
А я еще так заживу,
Как в песнях поют,
Как в сказках мечтают об этом!
И в доме моем будут птицы чудесные петь,
И спустятся звезды на крышу,
И небо – на ветви деревьев…
А я еще так заживу
И так засмеюсь, запою, затанцую,
Что все вы поймете – счастливей меня не бывало!
И станете в гости проситься, чтоб греть свои души
У моего очага.
И хлебом пшеничным, и сладким домашним вином
Я буду вас тешить, чтоб жизнью глаза засияли.
Чтоб вы, уходя, лишь мечтали о том, как вернуться.
Поверьте, я буду гак жить.
Я даже сама в это верю.
Сердце снова трепыхнулось где-то в районе гортани. Красивая песня. Только чересчур оптимистическая для такого сборища.
Кому здесь нужно верить в счастливую жизнь?
В то, что звезды и небеса будут знакомыми и близкими, как пальцы собственной руки?
И вы возвратитесь в мой дом – К палящим огням милосердья! – воздевая трепещущие руки в длинной бахроме серебряного бисера, выводила вслед за флейтой певица.
Странная уверенность. Странное обещание.
Впрочем, возможно, Лариса неточно перевела. Все-таки давно не практиковалась.
К тому же слушать эфемерную певичку уже не хотелось.
Потому что рядом с замершей Ларисой остановились два боровообразных типа с фужерами в толстых пальцах, и один боровообразный похвастался другому:
– Крутая у меня эта… ка… капелла? Дочуре на день рождения подарил – очень музыку любит эту… классическую.
– Гы… А что за фифа поет?
– А, заметил! Та еще соска! Я ее специально из Франции выписал!
– Из этой… Академии, что ли?
– Какой, на… Академии, гы… Эта певичка мне до конца моего конца будет ширинку облизывать и за каждый минет спасибо говорить! Если б не я, Интерпол ее уже давно бы на трех гильотинах отымел. На этой бабе трупов, как вшей на бомже.
– А не подумаешь…
– Во-во.
– Не боишься, что она и тебя кинет вкрутую?
– Гы. Она со мной крепко повязана. Хочет еще пожить, пусть в певицах походит. Я на ее прошлые дела не в претензии. Главное, чтоб она дочу мою обучала петь по полной программе. А летом будем Дочу на Евровидение отправлять.
– Эт прально. Надо и о вечном думать. Нетленка, мать ее ети… Я вот прикинул: может, писателишку какого из голодных и неизвестных раскрутить? Только тихого, не мокрушника, мокрушничать я и сам могу. Лучше психа душевного, у какого крыша от философии снырнула. Ведь тоже это будет… вклад в культуру. И меня прославит. Писателишка-то. Или даже поэт.
– Само собой.
“Это нестерпимо!” – прорычала себе под нос Лариса, борясь одновременно с двумя желаниями: уделать боровов в смокингах так, чтоб и реанимация не помогла, и безудержно нагло расхохотаться в лицо всему изображающему благочестие уголовному бомонду. В душу, в мать!.. Но Лариса Бесприданницева недаром была тезкой знаменитой драматической героини. И школа Станиславского, а отчасти даже и Мейерхольда, была для Ларисы все равно что для гитариста – школа игры на семиструнной гитаре. Не важно, будешь ли ты играть на сцене, детка. Важно, что ты станешь актрисой в жизни и сумеешь сыграть любую роль в любой репризе. А потому… А потому, Лариса Бесприданницева, изобрази-ка на своем безупречно незапоминающемся лице великопостную мину и скользи-струись хладнокровной бронзовой ящеркой по густой толпе, старайся без наводящих подсказок проинтуичить, где находится деликатное местечко дамского отдохновения и где можно будет хоть как следует выругаться.