Куплю свадебное платье - стр. 6
И. Л. Брежнев
– Девчонки! Де-воч-ки! Я здесь!!! – обычно, помыв себя в реке, кричал бомж Илья Леонидович всем особам не мужского полу, мирно гуляющим вдоль поймы.
– Ну и где же ты?! – откликнулась как-то прохожая мимо старушка с повадками ведьмы. – Не виии-жууу! Где?!
Бомж Илья Леонидович лег в камыш и стал ждать, что будет дальше.
– И нет никого?! Чего звал-то-о-о? – бормотала про себя эта охочая до приключений старая мегера.
– А что? Вот захочу и найду себе Дарь Иванну, – просушивая выстиранные джинсы и теплый пиджак, грозно помечтал Илья Леонидович и начал дремать.
Бомж жил здесь в детстве, а квартиру потерял в Москве. Детствоааааа…
Детство!
Он знал этот подъезд, как вы знаете свой, всех жильцов поименно, угадывая остатки былого гламура хотя бы в той колченогой старухе с ридикюлем, который она волокла по земле.
Он радовался, что никто не узнает его. Был душевно рад.
Ведь бомжи и привидения – одного поля ягоды. Так считают многие, отворачиваясь от чужой изнанки и немытости. Зря. Может, это тот или та, кого ты потерял когда-то и ждал, и вот он пришел, а ты не узнал его, а это он – все тот же человек; он смотрит, а ты не видишь.
– Жоско тут, – выбираясь поутру из будки, как краб из-под камня, разминал затекшие косточки и тянул их к солнцу Илья Леонидович.
– А ты перину купи, – высунув нос из окна, советовала интеллигентному бомжу бывшая торговая работница Кузькина.
– Мать, – обычно звал ее Илья Леонидович.
– Я тебе не мать, твою мать! – ругалась в форточку бывшая работник прилавка Кузькина Ирина Касымовна.
– Тогда – сестра, – благодушно поправлялся Илья Леонидович.
– Ах ты-ы-ы! – пряталась в кухонную сень возмущенная ласковым словом баба Ира. – Я тебе неровня! Штаны подбери!
– Где? – в поисках дармовых штанов вглядывался Илья Леонидович.
Но было утро, штанов или еще какой целой одежды в пределах видимости не валялось, и надо было пытаться жить дальше. Ведь раз тебя родили на свет, нужно обязательно жить и не спрашивать – зачем именно здесь и для какого рожна, собственно, течет именно ваша жизнь, и какой-нибудь человек застывает в изумлении – зачем он жив? для кого? Ведь никто его не любит, и сам он тоже никого.
В детстве любили очень недолго, совсем чуть-чуть, но так сильно, что помнится до сих пор.
Ну, как дедушка Николай первый пупырчатый огурчик размером с мизинец сорвал с грядки и положил тебе в рот. Горько-сладкий огурчик.
«Мальчик мой, – сказал дедушка Николай. – Мальчик золотой мой».
И пошел на ночь глядя обходить дом и сад и тихо крестить стороны света, чтобы никто-никто-никто в темную ночь не смог войти через воздушные кресты дедушкиных молитв.
Звали Бомжа на редкость красиво – Брежнев Илья Леонидович. Но своего однофамильца он напоминал разве только дикцией. И то не ради лавров пародиста, а по лишению зубов в тот незапамятный день, который помнил сам и о котором рассказывал друзьям: как выселяли его из квартиры за неуплату «света с газом»…
– Ну да-а?..
– А я не нанимался правду говорить. – В чем-то был прав Илья Леонидович, произнося эту фразу.
– Брехло!
– Бобик брешет, – доставал алюминиевый портсигар из штанов Илья Леонидович и закуривал, делал восьмую затяжку и, скажу я вам, был человеком. Иной бомж почестней будет иного банкира, не говоря уж о всяких там…