Куплю свадебное платье - стр. 24
– Мне ее очень жаль, так жаль! – глядя на холм кладбища, всхлипнула я. – Лучше бы я умерла!
– Лучше бы я умер…
Наш дом на холме
Мы взглянули на то место, которое было нашим домом…
Двери распахнуты, разбитые окна хлопают, чувствовалось, что в доме осталась одна труха без вещей, и какой-то татарин смотрит на нас, не мигая, с обочины… Мачты электропередач за его спиной и огромная промзона города Красноуральска, из которого мы убегали. Но этот город был мне так дорог! Он навсегда застрял в моем сердце, как ты, любовь моя, и напоследок мне захотелось сделать что-нибудь хорошее – отдать полкармана мелочи нищему или купить мороженое в вафельных стаканчиках недоверчивому и замурзанному уличному ребенку.
И тут я увидела его…
Бомж из привокзального сквера – тот самый, который спал там под пионером с гипсовым горном. У рынка толпился народ, что-то происходило…
– Сейчас объеду. – Дима стал разворачиваться, а я сказала:
– Подожди, я посмотрю.
– Зачем?!
У павильона «Семена» помирал местная достопримечательность – бомж Гильза, также известный как Мурадым-ага.
Судя по виду, его переехала машина: старик был не только поломан, как кукла с помойки, но и весь в крови.
– В рынке кассу вчера ночью ограбили, взяли всю недельную выручку… и обменник потрясли, – переговаривались те, кто стоял неподалеку.
– «Скорая» не едет, – завздыхала местная горе-бабка с котятами в коробке.
– А как?.. – спросила я.
– Сперва под одну машину попал, и другая следом! – наклонилась ко мне бабка и, отложив котят в сторону, поправила что-то похожее на подушку под головой Мурадым-аги.
Тот, не открывая глаз, продолжал кричать.
– А-аааааааа-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!.. – разносилось на пятачке перед павильоном «Семена».
Толпа потихоньку расходилась, новые зрители еще не собрались. Дима потянул меня за рукав, а я вдруг начала рыдать, размазывая слезы.
Бомж перестал стонать и, сглотнув страшным кадыком, взглянул на меня. Я, придерживая рукой живот, наклонилась и спросила:
– Вам больно?
В ноздри ударил такой страшный газ из смеси горя, несчастья и всей той грязи, в которой живут опустившиеся люди и уличные собаки, что я, как сомнамбула, покачнулась и чуть не упала рядом. Дима приподнял меня за подмышки и молча понес к машине.
Бомж снова открыл глаза и посмотрел на меня, а я на него, вывернув шею.
– Давай отвезем его к приемному покою и положим? – уже в машине, когда Дима стал отъезжать, ни на что не надеясь, спросила я.
Дима сжал зубы и даже не посмотрел в мою сторону.
У меня какая-то ненормальная тяга к старым пьяницам.
И еще я всегда вспоминаю об отце: жив ли он вообще сейчас?
Когда я вижу старика, и он пьян, и несчастье сквозит у него даже в остатках волос, в горьких складках у губ, и вывернутые карманы висят – в них нет даже мелочи, у меня мелькает безумная мысль: «Может быть, это он?!»
Конечно, от Сапожка-на-Оби до Красноуральска немного дальше, чем от аптеки до вокзала, но отчего-то мысли, и престранные порой, посещают меня. Когда живешь среди людей и видишь жизнь, какая она есть, а не сквозь тонированное стекло лимузина, то твои чувства мало отличаются от чувств других людей.
Эта грань между опустившимся человеком и обычным – ее почти нет.
Несчастья ломают абсолютно всех, просто, может быть, судьба пока еще благосклонна и бережет вас от