Куплю маму для сына. Дорого - стр. 20
– А еще в семь лет дети должны уметь самостоятельно есть, играть, умываться, улыбаться. Но главное их умение – умение быть счастливыми детьми, – игнорирую я издевку про мой лоб. Хотя в чем-то он прав. Я твердолобая и упрямая. Так и моя мама мне говорит.
– А я сам сегодня умывался, пап. И мама сказала, что я молодец. И мы пойдем играть в футбол сегодня. Представляешь? – радостно ерзает на стуле мой мальчик. Мой. Странно.
– Бей яйцо, – приказывает отец сыну. – Раз мама сказала.
– А как? – мальчик смотрит на своего отца, как на бога. Как на высшее существо. И мне не по себе становится, словно я вмешиваюсь, разрушаю это хлипкое равновесие между сыном и отцом.
– Прямо об стол, как сказала… – Алексей Романович запинается на полуслове. С трудом проталкивает, – мама.
Тимка стукает по столу куриным зародышем робко, будто боится, что его за это ругать будут.
– Смелее, – подбадриваю я, – это даже весело. Сейчас съедим яйцо, запьем его какао и… Кстати, дорогой, нам нужен мяч, и краски с альбомами, и еще куча всего. А еще, нам нужен ты…
– Что? Дорогой? Хс… – в голосе хозяина плохо прикрытое недовольство. А в глазах…
– Я думала ты тоже захочешь поиграть в футбол с сыном. Это вообще-то мужская игра, – улыбаюсь, из последних сил борясь с желанием отвести свой взгляд от полного недоумения взгляда Ястребова. Он сжимает нож до побеления в костяшках. И он растерян.
– Ух ты, папа, смотри. Яичко сломалось.
– Теперь его надо очистить. Вот так, – снимаю скорлупу с белка, аккуратно, вместе с Тимошей. Маленькие пальчики неумело отковыривают крошечные кусочки.
– Получается. У меня получается. Папа, смотри, – шепчет сокровище. А у меня слезы наворачиваются. Он совсем крошечный, беззащитный, такой трогательный в своей наивности.
Нож с грохотом летит на стол. Ястребов отодвигает стул, так, что кажется проломит пол. И Тимка сжимается снова. И мне хочется взять чертов нож и метнуть в этого ледяного болвана, может быть тогда из скорлупы пробьется росток человечности, которая, как мне показалось все таки иногда проглядывает в этом странном мужчине. Да нет, все таки, наверное, показалось.
– Ты молодец, – словно гром в горах, грохочет Ястребов. Странная похвала. Какая-то абсолютно безумная. – И вы молодец, Рита. Простите. Но мне пора на работу. Напишите список нужного, вам все доставят. И, дорогая, на будущее, я сам буду решать когда и что мне делать.
– Я вас обидела? Простите, – без тени раскаяния говорю я, не сводя глаз с хозяина. Он не зол, он… Я даже не знаю, как описать, то что вижу. Он будто в панике, словно ест сам себя заживо. И сердце мое колет противная тонкая игла жалости. Хотя кто я такая, чтобы жалеть небожителя?
– Мама, это так вкусно. И какао. Ух ты. И никто не пихает ложку мне в рот, когда я не хочу, – Тимоша рушит повисшую в воздухе тьму, заполняя ее радостью. – Я никогда не пробовал.
– Тебя не тошнит? – задумчиво интересуется Алексей. – Бу, это мой сын, не подменили? – поворачивается он к няне, застывшей на стуле, рядом с Тимошей. И кажется она все время молчала и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть что-то, чего все очень долго ждали. – Тишка-Тихоня.
– Немного, – мой мальчик вдруг бледнеет и начинает сползать со стула. Будто кто-то нажал на кнопку, чтобы его сломать. Тишка-Тихоня. Ротик его открыт в немом крике. Я подхватываю легенькое тельце. Он снова смотрит куда-то в пустоту. Прижимаю к себе, покачиваю. Бу бросается к нам, но Ястребов взмахом руки ее останавливает, не сводя глаз с меня и своего сына. А я словно плыву в темноте к точке света. И тут сейчас существуем только я крошечный малыш.