Культурология - стр. 27

Подобно представителям «философии жизни», неокантианцы не могли не задумываться о статусе «ценностей» в мире новоевропейской культуры. Например, М. Вебер (1864–1920), как отмечает Ю.Н. Давыдов, зафиксировал весьма драматическое положение западного человека, так сказать, между небом и землей – «небом» идеалов и «землей» эмпирической реальности… С одной стороны, перед человеком открывается эмпирический мир, не несущий в себе якобы никакого смысла. Это – мир, сформированный с помощью техники и науки, которая в свою очередь также «технична», а значит, принципиально «бессмысленна». С другой стороны – высоко над его головой… витает царство идеала – истины, добра и красоты и прочих ценностей, призванных фундировать здание культуры… Однако это царство не только оторвано от земли, т. е. не имеет здесь своего реального основания, но и потрясено в своих основаниях внутренними раздорами богов (имеются в виду «ценности»), их войной, разразившейся в связи с переходом от «иерархии» к «равноправию».

Нельзя не признать, что драматичность нарисованной Вебером картины вполне соответствовала драматичности ситуации, сложившейся в европейской культуре. Однако в период между двумя мировыми войнами становились возможны и более спокойные по тону и духу неокантианские учения.

Э. Кассирер (1874–1945), представитель марбургской школы неокантианства, в работе «Философия символических форм» (1929) по аналогии с кантовской «критикой чистого разума» (как возможно математическое естествознание?) ставит вопрос – «как возможна культура?». Согласно Кассиреру, она раскрывается перед нами как многообразие символических форм, связанных и упорядоченных в соответствии со своими функциональными ролями в систему модусов и уровней, каждый из которых (язык, миф, наука) не своди́м к другому и равноправно существует в ее мире. Сама «символическая форма» определяется как априорная (т. е. доопытная) способность, создающая все многообразие культуры; символические формы автономны и самодостаточны. Задача философии культуры, в понимании Кассирера, заключается в описании структурных уровней и «индексов модальности» символических форм, что позволяет понять своеобразие, например, пространства и времени в контексте науки, мифа или языка. Труд Кассирера явился попыткой преодолеть кризис неокантианства путем вывода его в новое, т. е. культурологическое, проблемное поле. Подобный путь характерен и для других направлений в западной философии XX в. «Путешествие» по вертикальному измерению символа в глубинные слои культуры давало уверенность в возможности овладения «душой» культуры, воссоздания ее точной модели. Так родилась «морфология культуры» – строительство моделей исторических типов из найденной первоклеточки культуры.

Для современного понимания культуры весьма важной представляется игровая теория культуры, принадлежащая нидерландскому историку культуры Й. Хейзинге (1872–1945), который считал именно игру основой и источником культуры. В своей знаменитой работе «Homo Ludens» («Человек играющий», 1938) он отмечал, что игра старше культуры, ведь основные черты игры уже присутствуют в мире животных. И все же игра перешагивает биологические рамки, присутствует во всех формах рациональной деятельности человека: искусстве, философии, праве и т. п.