Культурология. Дайджест №2 / 2016 - стр. 18

Морализаторство тоже захватывало новые территории – те, с которых отступала идеология. Моралистическое «воспитание чувств» предстает мировоззренческой категорией. Это новая призма, пришедшая на смену патриотизму; через нее рассматривается теперь весь литературный процесс. Сентиментальность, помноженная на морализм, привела к полной победе «наивного реализма», борьбу с которым вел на заре советской методики Г.А. Гуковский. Новый учебник окончательно встал на детскую точку зрения. В нем всерьез обсуждается, любит автор своих героев или не любит, хвалит или порицает.

«Наивный реализм» вкупе с сентиментальностью и морализаторством уводил литературу от идеологических задач. Лишенный идейного стержня и заполненный пересказом, учебник напоминал тягучее желе. В этом обстоятельстве – секрет его долгой жизни. Особенно устойчивым оказался учебник для 9‐го (начиная с 1989 г. – 10‐го) класса, рассказывающий о русской литературе второй половины XIX в. Он неоднократно переиздавался в 1990‐е годы. Новые учебники так или иначе ориентировались на предшественника: сначала в задачах нравственного воспитания и комментированного чтения, затем, в 2000‐е, в новопатриотическом воспитании и поддержании «духовности». Антирелигиозная пропаганда при этом сменилась религиозной, но основы трактовок остались неизменными.

Школа по-прежнему не знает, зачем изучать литературу. После крушения советской идеологии литература перестала быть главным идеологическим предметом. При этом нового важного для школы значения она не приобрела. Если в советской школе литература шла предметом номер один наряду с математикой, то в нынешней российской школе ее место где‐то среди предметов второго ряда, вроде географии и химии. Ответ на вопрос, зачем изучать литературу, либо кажется очевидным, либо сводится к традиционным ответам образца 1960‐х годов. Постоянно слышны голоса, твердящие о воспитательном значении литературы – в том примитивно-дидактическом смысле, что «кто читает Толстого, тот не употребляет наркотики в подворотнях».

Педагогическая система современной России – слегка модифицированная советская система. На протяжении многих десятилетий формировалась армия методистов, целью которой было придумывать творческие приемы для проведения той или иной идеи, спущенной сверху. В формировании идей методисты не участвовали. Учитель же оказывался вдвойне подчиненным существом: его готовили для выполнения указаний методистов. Только к концу 2000‐х годов стали появляться новые учебники, ориентированные на серьезное, научное изучение литературы («линейка» учебников издательства «Академия» под редакцией И.Н. Сухих). Теперь же снова – как когда‐то, из правительственных сфер – раздаются голоса о «единой концепции» школьной литературы, выборе нужных произведений и правильных трактовках отобранных текстов. Только если раньше речь шла о воспитании настоящего советского человека, то теперь (с небольшим смещением оценок) при помощи литературы собираются воспитывать российских патриотов и «правильно мыслящих» граждан своей страны.

Слово «зэк» было введено в литературу Солженицыным в «Одном дне Ивана Денисовича». Возникла парадоксальная ситуация: термин, позволивший наконец говорить о населении Архипелага ГУЛАГ как о некоей общности людей со специфическим опытом, назвать их по имени, был обязан существованием не столько языку лагеря (в котором он, согласно свидетельству Варлама Шаламова, встречался «редко где»), сколько языковому чутью писателя. Подлинная, затрудненная, то слишком казенная, то слишком диалектная лагерная лексика («зэ/ка», «зык») не годилась для первичного описания лагерной же реальности, ибо не опознавалась аудиторией.