Культурология. Дайджест №1 / 2018 - стр. 26
В связи с этими замечаниями египтолога стоит вспомнить метафорическое высказывание Хайдеггера о предназначении философии и литературы: «Высвобождение языка из-под грамматики на простор какой‐то более сущностной структуры препоручено мысли и поэзии (…) Мысль есть l’engagement со стороны истины бытия…» (46, с. 197–202).
Египетская словесность «не есть литература по той же причине, по которой ближневосточная мысль не есть философия (1, с. 14)… – писал Аверинцев. – Понятие индивидуального “авторства” неизвестно ближневосточным литературам, его функционально замещает понятие личного “авторитета”» (1, с. 21). Греция же – это развитие «авторского самосознания» (1, с. 27)… Со стихией разговора эллины «поступили по-своему, переместив его внутрь литературного произведения… разговор искусственно воссоздается, имитируется, стилизуется средствами литературы. Создается дистанция между собой и другим “я” (…) Но что это такое – личность, понятая объективно, чужое “я”, наблюдаемое и описываемое как “вещь”? Греки ответили на этот вопрос одним словом; “характер”…» (1, с. 23). К поэтике Ближнего Востока, пишет Аверинцев, приложима характеристика Д.С. Лихачёва, данная им поэтике древнерусской литературы XIV–XV вв.: «Психологические состояния как бы “освобождены” от характера». Чувства как бы живут вне людей, но зато пронизывают все их действия…» (22, с. 62–64). Напротив, отмечает Аверинцев, «греки увидели телесно-душевный облик человека, его “эйдос” и “этос”, его характер как систему черт и свойств, как целостную и закономерную предметную структуру, подлежащую наблюдению в последовательном ряде ситуаций» (1, с. 25).
Другое кардинальное отличие греческой литературы от ближневосточной словесности – наличие «пластически замкнутой формы»… «ибо осознание прав и обязанностей личного авторства стоит в отношениях взаимозависимости к эстетическому императиву художественного “целого” (…); замкнутое и вычленившееся из жизненного потока произведение есть коррелят замкнутой и вычленившейся авторской индивидуальности. (…) До тех пор пока литературный текст живет всецело внутри общежизненной ситуации, предстающей по отношению к нему как целое, сам он отнюдь не обязан являть собою “целое” – скорее, наоборот: такая гордыня ему противопоказана» (1, с. 29). Значит, дело не в том, что в Древнем Египте «не писалось прекрасных и глубокомысленных сочинений – таковые были, и в немалом числе; но содержание всенародной жизни выражало себя не в них. Египтяне из века в век возводили здание государства и здания храмов, распахивали пашни и вырезали из базальта статуи, выражая в молчаливой весомости своих трудов суровый пафос безличного порядка…» (1, с. 39). Симптоматично, что имена египтян были только личными и не имели исторического содержания… Более простые имена – короткие обозначения телесных или умственных качеств их носителя… И во все времена было много имен, подсказанных семейной любовью (52, с. 30). Вот, в частности, почему цивилизация Древнего Египта заслуживает сравнительного осмысления наряду с цивилизацией Древней Греции.
Наконец, еще об одной особенности человека древних цивилизаций. Свободный человек греческих полисов был общественным животным. Перикл утверждал, что богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание бедности ни для кого не является позором, но большой позор мы видим в том, что человек не стремится избавиться от нее трудом (см.: 43).