Культура семейных отношений - стр. 64
дисциплинарных действиях только по отношению к детям, но прежде всего в любви к ним. А это значит, в способности слышать и чувствовать все свойства и всю глубину детской жизни и идти не наперекор ей, подозревая или видя в ней сплошное зло и непослушание, а следуя добру, заложенному в свойствах и характере детской души. «Юные бо люди более научаются от дел, нежели от слов и наказания… Потому сугубое горе отцам, которые не токмо не научают детей добра, но соблазнами своими подают повод ко всякому злу! Таковые отцы не телеса, но души христианские убивают». 32
Стать добрым отцом и добрым родителем, добрым не в пожеланиях только и призывах, а в действительных свойствах своей родительской души – в этом задача. И задача для сегодняшних родителей наитруднейшая. Поэтому прежде, чем говорить об отложении в детях зла, мы стали говорить о том, как услышать в детях добро, чтобы от него началось все дело христианского воспитания детей. Как же в таком случае начинать относиться к детям? И это прежде, чем начнется отношение к худому в них.
Наверное, также, как мы относимся к растениям, которые сажаем на клумбах. Мы наблюдаем, как появляются всходы, как наливаются бутоны и распускаются затем цветы. Мы любуемся их красотой и никому из нас не приходит в голову брать ножницы и резать лепестки, чтобы сделать из простого цветка махровый. Мы не хватаем краску и не начинаем поливать цветок, чтобы неугодный нам цвет перекрасить в другой, приятный нашему глазу. Но мы очень много прилагаем усилий, чтобы взрыхлить почву, удобрить ее, вовремя и в меру полить, в заморозки прикрыть растения пленкой, в жару притенить. Мы создаем условия. Но ни в мыслях, ни в действиях не прикасаемся к тому, что растет и распускается по законам Богоданной природы. Напротив, предельная бережность к добрым особенностям каждого цветка. Даже невзрачные цветы несут в себе какие-то свойства, за которые мы выделяем их среди прочих и по-своему любим их.
В этом смысле дети не отличаются от растений. Отличается, к сожалению, наше отношение к ним. В ребенке мы видим пустой сосуд, который нужно наполнить содержанием. Или личную собственность, с которой обращаемся, как хотим. В то же время в едва появившихся проростках растений мы предвидим будущий цветок, который доставит нам радость и, в ожидании этого цветка, мы заняты лишь уходом за побегом, но не заполнением его нам угодным содержанием. В результате по проростку растения мы верим – цветок будет. А по поводу ребенка – нет, мол, «еще неизвестно, будет ли из него толк». Мы не верим в его по образу Божию созданную природу. В результате, все наши хлопоты вокруг ребенка все больше смещаются от распознаний в нем доброго и создания условий для него к торопливому наполнению нам угодным содержанием. Появляется требование, сложное чувство, сотканное из множества ожиданий:
чтобы делал, как говорят, становился таким, каким родители хотят; ответно любил, был благодарен, был благочестив, добронравен… И все это прежде, чем мы услышим в нем собственную способность к благочестию и добронравию.
Требование рождает цепь действий, призванных обеспечить ожидаемое. Из года в год отбираются методом проб и ошибок наиболее эффективные. Занятые столь трудной работой, родители перестают замечать, что давно уже держат в руках ножницы и краску и с самозабвением режут и красят сначала листья, а потом и лепестки удивительного растения, так и не узнав его настоящего цвета. Правда, в самом цветке ничего удивительного они не находят. Им больше нравится то, что получается в результате их личной обработки ножницами и красками.