Кукушка - стр. 75
– Это вы… будете меня пытать?
Золтан вздохнул и поднял взгляд к потолку.
– Я молю Бога, чтобы этого не случилось, – искренне сказал он. – Но коль придётся, то заранее меня прости. А можешь не прощать, но всё равно терпи! Иначе нельзя: мне приходилось этим заниматься и я знаю, что слукавить будет трудно. Будет больно. Может, даже очень больно. Но я постараюсь сделать всё, чтоб не навредить тебе и твоему ребёнку. Поняла? Ты поняла или нет? Ты не должна сдаваться, ни при мне, ни без меня. Ты сейчас – лягушка в крынке со сметаной. («Лягушка-кукушка», – ни к селу ни к городу подумалось Ялке.) Двигай лапками. Ты должна это выдержать, девочка, потому что у тебя есть хоть какая-то надежда, а у других её нет… У тебя здоровое сердце?
Вопрос застал девушку врасплох.
– Сердце? – неуверенно произнесла она. – Не знаю… Кажется, да. Но у меня мама умерла от сердца.
Золтан покивал:
– Хорошо, что сказала. Я учту. Она подняла голову.
– Как… – начала она, но спазм сдавил ей горло. Ялка умолкла, но потом переборола себя и всё-таки договорила до конца; – Как это будет?
– Не сейчас – Золтан распрямился и шагнул к двери. – Тебе расскажут. И покажут. Это тоже часть… процедуры,
Мне же и придётся рассказывать. А пока постарайся не думать об этом.
– О чём мне тогда думать?
Вопрос догнал его уже на пороге. Золтан обернулся, помедлил и указал рукой на ее округло выпирающий живот.
– Думай о нём, – сказал он, – Ешь свою чечевицу и думай. Теперь у него, может, есть будущее.
И он захлопнул за собой дверь.
Выйдя из лечебницы во двор, на свежий воздух, Золтан сразу ощутил, как закружилась голова, и ухватился за дверной косяк. Прикрыл глаза и некоторое время так стоял, гулко сглатывая и пережидая дурноту. «Старею, – вновь подумалось ему. – А может, не старею, а просто – весна. От весеннего воздуха всегда голова кружится…»
Он облизал сухие губы и украдкой огляделся – не видел ли кто его приступа. Вроде никто не видел. На душе сделалось муторно и мерзко. Разговор с девушкой напряг его больше, чем ожидалось. Он так и не понял, удалось ли ему растопить в её душе ледок недоверия. Впрочем, это было ничто по сравнению с тем, что он раскрыл своё инкогнито, хотя бы даже перед ней: он был лазутчик, а вокруг был стан врагов (во всяком случае уж точно – не друзей). Пока их тайна была ведома ему и Иоганну, который Шольц, в душе был относительный покой. За Шварца тоже можно было особо не беспокоиться – тот слишком хорошо знал Хагга, чтобы проболтаться. Но теперь в тонкости расклада была посвящена девочка, которая пребывала в отчаянии и никому не верила, и кто мог знать, как повернётся судьба. Правильно он поступил, неправильно – теперь уж не было иной возможности проверить, кроме как дождаться, когда все раскроют карты. А пока оставалось только увеличивать ставку.
Небо темнело. Если не считать цвирканья ласточек, царила тишина. Жгли прошлогодние листья. Сиреневый дым щекотал ноздри. Раздался звон колокола – монахов скликали к вечерне. Пропускать молитву было негоже, и Золтан сделал шаг с крыльца по направлению к церкви.
И тут его схватили за рукав.
Подавив первый и естественный позыв вырваться и надавать нахалу по морде, Золтан придал лицу выражение брезгливого недоумения, обернулся и нос к носу столкнулся с сумасшедшим Смитте. Как этот здоровяк ухитрился незаметно к нему подобраться, оставалось лишь гадать. Скорее всего он просто стоял за дверью, дожидаясь, пока кто-нибудь выйдет.