Куколка. Ничего и не было - стр. 26
Она проследила за его удаляющимся вглубь собственного нутра взглядом и прислушалась. Оба замерли. Парень думал над тем, что сказать, или вспоминал то, о чем говорил, а Татьяна ждала дальнейших откровений.
– Мать в истерике била посуду. И не только, – на его лице проступила печальная усмешка. – Помнишь блюдо на кухне?
Бармен посмотрел ей в лицо, ожидая реакции. Девушка кивнула.
– Она однажды и его разбила. Сервиз с этим блюдом им подарили на свадьбу. Дело уже шло к разводу, – парень вздохнул, будто переводил дух. – Мать тогда объяснила мне, что их с отцом брак разбился и что его уже не собрать, как и это блюдо, якобы поэтому они должны разойтись. Я, мелкий дурак, – он хмыкнул на образ из воспоминаний в стене, – подумал, что если я склею блюдо, то они останутся вместе.
Татьяна слушала, пристально глядя в его неизменное лицо, будто боялась пропустить каждую эмоцию. Парень почти никак не выдавал себя, только делал внезапные короткие паузы, хмуря брови, вздыхал, а потом продолжал говорить спокойным тоном.
– Я собрал все-все осколки до единого и аккуратно их склеил обратно. Это стоило мне много крови, труда и времени, но я очень не хотел, чтобы они разводились. Ну вот, склеил и принес им это блюдо, довольный собой, думал, спас семью, – он снова усмехнулся. – Они рассмеялись оба. И действительно, на какое-то время это помогло. Но ненадолго.
Наступила короткая пауза. Татьяна поджала губы, не зная, нужно ли ей что-то отвечать, задавать вопросы или высказать как-то иначе свою поддержку, поэтому она молчала в растерянности. А парень снова заговорил.
– Через год они развелись. А в течение всего года ругались и били посуду. Я собирал все осколки и просто, чтобы абстрагироваться, склеивал их обратно в предметы. Сначала я старался вернуть форму, но это редко, когда удавалось сделать полностью, какие-то осколки пропадали, какие-то были слишком мелкими. И я начал собирать из них другое. Родители разъехались, а хобби осталось. Хоть что-то хорошее от них осталось помимо квартиры.
Он снова выдавил мелкий смешок, выбирая из ящика подходящие белые стеклышки для световых лучей.
– Они… умерли? – с осторожностью спросила Татьяна, не зная, как лучше сформулировать такой вопрос.
– Нет. Отец живет в другой стране, мать – в другом городе. У каждого своя жизнь.
– Бросили тебя?
Девушка вылупила встревоженные глаза. Ей казалось такое диким и невозможным.
– Нет, конечно, – парень улыбнулся. – Они постоянно меня делили, продолжая ругаться. Я жил то тут, то там, пока не надоело. Мы когда-то все вместе жили здесь. После развода отец уехал сначала в Москву, потом в Финляндию. Мать повторно вышла замуж, снова развелась и в итоге тоже уехала в Москву. А я остался здесь. Учиться.
Татьяна только протянула: «Мм», кивая, поскольку не знала, что еще тут можно добавить.
– Предваряя твои расспросы, сразу скажу, что мы общаемся. Но сейчас я живу полностью самостоятельно.
Он снова склонил голову и наклеил выбранные стеклышки. Девушка поняла, что продолжать тему бессмысленно, но и начинать новую не умела. Ей никогда не удавалось легко перескакивать в разговоре с одного на другое, поэтому она молча повторяла за ним. Через какое-то время парень сам заговорил о мозаике. Рассказывал, какие бывают техники, какие мастера ему нравятся, критиковал мозаику на вновь построенной станции метрополитена, а старую, еще советскую, наоборот, расхваливал. Татьяна его внимательно слушала, хотя история русской школы мозаики ее мало интересовала и вряд ли когда-либо могла пригодиться.