Куколка Джой из Рода Кью III. Обнаженная маха - стр. 7
– Я знаю, этого мало. Но когда вернусь домой, пришлю Вам ещё. Пришлю всё, что скажете. Напишите список. Идёт?
Понял ли его Хом? Понял ли, о чём попросил Ник? Зажёгшиеся в глубоко посаженных сумрачных глазах огоньки красноречиво свидетельствовали о вменяемости старика. Тот Хом, из Дома призрения, которого знал и даже изучал Ник, никогда не повёлся бы на деньги.
– Так как? Разрешишь переночевать?
– Чего уж.
Хом похромал к столу. Костлявая, но совсем не похожая на птичью лапу кисть сгребла монеты.
– Только не балуй. У меня строго!
Хом погрозил Нику дубинкой. Всё так же не выпуская из одной руки палку, другой он выхватил несколько ветхих тряпок из вороха наваленных на лежанке вещей.
– На вот. Ложись где хочешь.
Ник поблагодарил и вышел из хижины. Конечно, он не станет ночевать в одном помещении с этим стариком. И ложиться на эту ветошь, конечно, не будет. Так, посидит снаружи. Подремлет до утра. А потом… Где-то за грядой валунов слышалась большая вода. Шуршали волны, накатываясь на берег, наталкиваясь на прибрежные скалы, как будто лаская, поглаживая друг друга. Ворчали, вздыхая, чуть ворочаясь под ударами волн, поросшие с одной стороны влажным мхом крупные валуны, весело тёрлась, скользя и постукивая, галька. Ник просто сидел. Просто дышал. Просто слушал. Напряжение и суетливая нервозность, неопределённость чувств и ощущений последних дней оставили его. Не существовало такого человека – Ника. Он растворился, слился с огромным дышащим покоем и свежестью миром. Издалека вместе с приближающимся рассветом начали всё явственнее слышаться и другие шумы и звуки. Прятались, искали пристанище ночные птицы и животные. Им на смену всё звонче, всё увереннее звучали голоса дневных обитателей бесконечной величественной системы. Ник проснулся под чьим-то пристальным взглядом. Сразу. И чётко определил себя Ником. На него смотрел Хом. Старик не стеснялся и в упор разглядывал приблудного чудака.
– Слышь, парень, вроде видел тебя где… – вместо приветствия с сомнением покачал головой Хом.
– Доброе утро, – поднялся ему навстречу Ник. Зря он просидел всю ночь. От неудобной позы, видимо, разболелась нога.
– Вряд ли. Я-то из города. А Вы – здешний.
Хом должен сам захотеть рассказать хоть что-то о себе. Если помнит, конечно.
– Здешний. Да. Наплели небось, что нигде, мол, Хом не бывает, деревенщина. А я то…
Хом отмахнулся от попытки Ника объяснить, что никто ничего ему про Хома не говорил.
– Я-то в самом главном Городе был! Так-то! Недавно вернулся! А здесь! Дел-то…
– А что Вы в Городе делали? Где были? – не выдержал, поспешил и всё испортил Ник.
– Что делал? Что делал! А не твоего ума дело! Некогда мне. Пойду. Будешь уходить – дверь-то приставь.
– А собрались Вы куда? – сделал вид, что не понял намёк Хома Ник. – Я тут к бухте хотел добраться. Говорят, очень красиво там. Далеко это?
– Навязался на мою голову. Пошли, покажу. Там я сети держу. Ежели захочешь другое место – иди сам. – прервав молчание, обернулся Хом к идущему за ним Нику.
– Да нет. Вроде про это место рассказывали.
– Ладно. Как знаешь.
Вслед за Хомом Ник вошёл в объятия розово-мерцающей бухточки. Боль узнавания наотмашь – разве воспоминания могут причинять такую боль – ударила с новой силой. Ещё острее, ужаснее, чем в хижине. Всё те же неподдающиеся рациональному пониманию красота и покой. Единство – невозможное по гармонии и цельности цвета и ощущений – единство неба, воды, камней. И… без неё! Без Джой! Вынули, выбросили что-то… Тот самый «замковый» камень – и рушится, осыпается то, что никогда, ни при каких условиях не могло бы, не имело права исчезнуть. Органично-целое и единое распалось на куски, сегменты. Прекрасные, необыкновенные… но всего лишь сегменты. Утратилась гармония единства и целостности. Пока Ник, не решаясь, сомневался, стоит ли ему и дальше оставаться тут, в том, что здесь с ним была Джой, он уже не сомневался. Хом начал возиться с разбросанными по покрытому галькой берегу сетями. Старик ловко складывал в ему одному известном порядке крупные и мелкие ячейки, скручивал, а потом вновь растягивал между воткнутыми в гальку палками полотна-сети. Человек был всецело занят, поглощён привычным, спокойным, ясным и понятным делом. Ник невольно залюбовался неспешной работой мастера. И снова, как и ночью, горечь и обида, неприятие, непонимание всего с ним происходящего улеглись, отошли лёгкой волной. Вот так, в тишине и спокойствии, под редкие крики пикирующих за рыбёшками чаек, мог бы провести… всю жизнь.