Кукла на цепочке - стр. 13

За мной следили.

Жители Амстердама – чрезвычайно гостеприимные люди. За одним исключением: почему-то они не сочли нужным расставить вдоль своих каналов скамьи для притомившихся иностранцев или хотя бы для своих притомившихся согорожан. Если у вас возникнет желание посозерцать в томном покое поблескивающую сумрачную гладь воды, лучше всего прислониться к дереву. Что я и сделал – выбрал подходящее дерево и зажег сигарету.

Так простоял несколько минут, надеясь, что выгляжу ушедшим в раздумья, изредка поднося сигарету ко рту, но никаких других движений не делая. Никто не выстрелил в меня из пистолета с глушителем, не подкрался, чтобы оглушить мешочком с песком и тайком сбросить в канал. Я дал недругам все шансы, но они не клюнули. В Схипхоле смуглый мужчина держал меня на мушке, но не выжал спуск. Значит, не считают нужным избавиться от меня. Поправка: пока не считают нужным. Хоть какое-то утешение.

Я выпрямился, потянулся и зевнул, безучастно озираясь, как человек, очнувшийся от романтических грез. Следивший никуда не делся. Он не привалился, как я, спиной к дереву, а прислонился к нему плечом, так что дерево стояло между ним и мной. Но это было тонкое дерево, оно закрывало лишь часть силуэта.

Я двинулся дальше. На углу Лейдестраат свернул направо и побрел по улице, время от времени задерживаясь у торговых витрин. Зашел в один из магазинов и осмотрел несколько предметов живописи – в Англии за столь возмутительное надругательство над подлинностью художественных произведений владельца заведения запросто упекли бы в кутузку. Что еще интереснее, витрина представляла собой почти идеальное зеркало. Мой хвост топтался ярдах в двадцати, с серьезным видом рассматривая закрытое ставнями окно фруктовой лавки. На нем был серый костюм и серый свитер, и это все, что можно сказать о его внешности. Серая безликость.

На следующем перекрестке я снова повернул направо и пошел мимо цветочного рынка, что на берегу канала Зингел. Остановился у прилавка, осмотрел его содержимое и купил гвоздику. В тридцати ярдах серый точно так же рассматривал цветы, но то ли он был скуповат, то ли не имел такого счета, как у меня. Он ничего не приобрел, только постоял и поглазел.

Повернув направо на Вийзельстраат и сменив шаг на более бодрый, я поравнялся с индонезийским рестораном. Вошел, затворил дверь. Швейцар – несомненный пенсионер – поприветствовал меня достаточно радушно, но не совершил попытки разлучиться с табуретом.

Я приотворил дверь, чтобы видеть улицу, и через несколько секунд там появился серый. Теперь я понял, что он гораздо старше, чем выглядел издали, – уж точно за шестьдесят, однако скорость развил удивительную для столь почтенного возраста. И вид у него был огорченный.

Я надел плащ и пробормотал извинения. Швейцар улыбнулся, и его «хорошего вечера» прозвучало так же вежливо, как перед этим «добро пожаловать». Вероятно, ресторан был уже полон. Я вышел и остановился на крыльце, из кармана извлек сложенную фетровую шляпу, из другого – очки с проволочной оправой, надеясь, что эти аксессуары преобразят майора Шермана до неузнаваемости.

Серый успел удалиться ярдов на тридцать, продвигаясь забавными рывками и заглядывая в каждый подъезд. Я решил рискнуть и бегом пересек улицу; лестного зрительского внимания к себе не привлек, зато остался целым и невредимым. И последовал за серым, держась в некотором отдалении.