Кудряшка - стр. 33
И вот сейчас я увидела, что с ними стало! Нинка плакала, обвиняя мужа в чём-то. Гришка же выглядел не виноватым, а, скорее, возмущённым. И не оправдывающимся, а нападающим…
Я поняла, что Гришка так и не попал домой вчера вечером. Куда (вернее, к кому) он поехал, догадаться было несложно. Галка, кстати, вообще не пришла на работу сегодня.
Мы уже пили компот, когда Гришка появился в столовой. Плюхнулся за столик напротив меня со своим подносом и, угрюмо сопя, принялся есть. Я его ни о чём не спрашивала.
А через два дня сенсационная новость облетела управление: Гришка бросил Галку!
Я не знала, радоваться или грустить по этому поводу. Вроде к Галке я уже привыкла. Девчонка как девчонка. Хороший следователь. И, во всяком случае, не «хрюшка»…
Неясно было, что произошло, хотя в общих чертах понятно. Нинка напугала Гришку так, что он ещё долго ходил на работу тихий и пришибленный. Что она ему посулила – разлуку с сыном? изгнание из маленькой, но уютной квартирки с видом на пруды? А впрочем, какая разница. Гришка дрогнул, Гришка сдался. И – сдулся.
У Гришки, которому – море по колено, вдруг обнаружилось уязвимое место. И этим местом, как ни странно, оказалась семья.
Месяцы шли, и с деньгами становилось всё хуже. Когда умер папа, администрация предприятия, где работали мои родители, выплатила маме многомесячные задолженности по зарплате. Эта приличная, по нашим меркам, сумма какое-то время удерживала нас на плаву. Но деньги заканчивались, а основные траты даже не начинались.
Считается плохой приметой покупать вещи для малыша, пока живот будущей мамы не вырастет и срок появления на свет нового гражданина не пододвинется вплотную. Вот мы и тянули… позволив ценам на коляску, ванночку, прыгунки, ползунки, пинетки и прочие кукольные принадлежности вырасти в пять, шесть… десять раз…
На этом фоне напугала фраза, вскользь брошенная нашим энергичным шефом Родионом Палычем: придётся переводить на депонент пайковые и квартальные премии, нет денег на выплаты сотрудникам.
А те «пайковые» были – всего-то шестьсот рублей. Или тогда ещё шестьсот тысяч рублей? Впрочем, гроши останутся грошами, как их ни обзови и сколько нулей к ним ни припиши. Но жалко же было терять!
«Вот и отобрали…» – с ужасом поняла я.
Зарплата с обрезанными пайковыми казалась такой мизерной, что её стыдно было приносить домой.
И я решила действовать. Записалась на приём к шефу. Взяла свои многочисленные медицинские справки. Благо «их у меня было». Все – с диагнозами: «патология строения органов малого таза», «аллергия на анальгетики», «отрицательный резус-фактор», «резус-конфликт с будущим плодом», «двойное обвитие пуповины»…
Придя в кабинет к шефу, я плюхнулась в кресло, красноречиво выкатила живот (последний аргумент, запрещённый приём) и бросила на стол кипу бумажек.
– Что это? – удивился Родион Палыч.
В ответ я заплакала… нет, даже взвыла!
Шеф был ошарашен. Он хмуро рассматривал справки, а я говорила, всхлипывая, что если он, Палыч, отберёт у меня пайковые, то мне конец. Вся надежда на него, Палыча. Он – мой единственный шанс родить здорового ребёнка, прокормить его и себя…
Родион Палыч испугался такой ответственности.
– Хорошо, – сказал он поспешно. – Пиши рапорт. Проси выплатить тебе задолженности. Опиши всё, что мне излагала. Сам Самыч тебя любит…