Кубанский шлях. Исторический роман - стр. 6
В сельскую церковь Степан покойную жену не повёз – по деревне пошла нехорошая молва. Всегда найдутся завистники чужому счастью, но охотников обсудить чужое горе ещё больше. Степану с трудом удалось уговорить дьячка-то, чтобы он сам приехал в деревню. Тот долго противился, пришлось отдать пяток кур, но всё же отпел несчастную и уехал. Заколотили гроб. Хоронить её собрались соседи, старики да старухи. Правда, управляющий дал лошадь и отпустил с работы на день самого Степана и плотника Гаврилу, который и сколотил домовину.
Вдвоём погрузили гроб на телегу, запрягли лошадь, – и скорбное шествие двинулось через всю деревню в сторону кладбища. Кругом пусто – людей нет…. По улице бегали только куры, бродили свиньи да лаяли собаки.
Степан брёл за телегой, понуро опустив голову, и думал: «Как это случилось? Почему? Ведь всё меж ними было хорошо. Ни разу голоса не повысил на свою жёнушку, ни разу словечка обидного ей не сказал. Нет, правильно баба сказала – судорога схватила. Говорят, в тягостях это часто бывает. А его рядом-то и не было».
Вот и последний приют Стешеньки: старый деревенский погост – глубокая яма да деревянный крест. Мужики выровняли лопатами могилу. Все перекрестились да разошлись, кроме Мокеевны, которая тихо, чтобы не тревожить замершего у могилы Степана, шептала вслед:
– Приходите, люди добрые, помянуть светлую душеньку новопреставленной Степаниды.
А Степан камнем застыл у могилы жены. Долго стоял. Наконец, старуха тронула его за руку:
– Пойдём, милок. Успокойся. Ей хорошо сейчас, легко у Бога-то под крылом.…
Степан невидящим взглядом обвёл всё вокруг, и вдруг упал, как подкошенный, на могилу, прижался к ней, гладит, словно человека, нежно и ласково, и каким-то неестественным, утробным голосом вопрошает:
– Что ж ты, моя ладушка, наделала? Аль обидел? Зачем же мне жить без тебя?…
И сам отвечает:
– Незачем. Нету жизни. Закончилась. Не встретим вместе зорюшки. И сынок наш не родится, не будет меня тятей звать….
Мокеевна обняла его за плечи, пытаясь поднять:
– Не надо, Стёпушка! Пойдём, пойдём!
– Я не верю, баушка, что она сама…. Не могла такое сотворить с собой и с не рождённым дитём.
– Конечно, не могла, ох, Стёпушка. Случай… Беда! Ох, беда! Только ты, парень, не теряй головы от горя-то.
Старуха развернула тряпицу и протянула ему маленькую иконку:
– Вот тебе образок. В монастырском храме освящённый. Матерь Божия на нём, с младенцем. Милующая. Когда туга-печаль навалится на тебя, молитву Богородице почитай. Знаешь, чай?
– Знаю, баушка.
Степан встал, бережно принял образок, посмотрел на Богородицу, она и впрямь глядела на него ласково, милостиво. Мокеевна взяла иконку за шнурок и повесила её Степану на шею:
– Вот так, будет образок у тебя рядом с крестом нательным. Перекрестись, поблагодари Богородицу за её деяния, поцелуй иконку.
Степан послушно исполнил наставления Мокеевны, затем спрятал образок под рубаху.
– Ну, пойдём, пойдём, Стёпушка. Люди ждут.
Он бросил последний взгляд на могилу, и медленно, как после тяжёлой болезни, зашагал к дому, оставляя позади бедный погост с покосившимися крестами.
На поминки собрались несколько соседей: Гаврила с женой, две древние соседки да Макеевна. Щи, брага, квас, хлеб, огурцы, квашеная капуста. Вот, пожалуй, и всё, чем мог помянуть Степан свою любимую жену.