Кто остался под холмом - стр. 26
Все это вместе производило неожиданно сильное впечатление.
– Хорошо, предположим, все получится. А с медсестрой? Кира Михайловна!
– Что? Да, медсестра… Я договорюсь. Придумаю про кого-нибудь из наших мальчиков – упал, поранился, боится показаться врачу…
– Только не про Гнусина, – хмыкнула старуха.
– Начинается!
– Слышали, что придумал этот сопляк?
– Мне говорили, что у вас с ним вышло недоразумение.
– Если макание мордой в его собственное дерьмо можно назвать недоразумением, – весело отозвалась Шишига.
Никита мысленно сжал тощую чешуйчатую шею старухи, подставил блюдечко под разинутую пасть и наблюдал, как с ее клыков сочится яд.
– Вы, Вера Павловна, как ребенок, – с досадой сказала Гурьянова. – Зачем понадобилось травить мальчика?
– Ненавижу детей!
– Не выдумывайте.
– Святая правда! Наконец-то могу себе это позволить.
– Вы не можете себе позволить этого не скрывать.
– Бросьте! Что они, негры? Это черномазых законом не любить запрещено. Хотя, будь моя воля, я бы тут организовала хлопковые плантации…
– Вера Павловна!
– Вы полагаете, он скромник с прибабахом. – Шишигина наклонилась к Гурьяновой. – А он умненький мерзавец! Червяк, но червяк острозубый, к тому же с присоской. Прозвище характеризует его удивительно точно. Поверьте мне, Кира Михайловна! Я видела множество детей. Дрянные попадаются среди них чаще, чем принято думать, но знаете что? – они исправляются с возрастом. Посмотрите на Бялик…
– Вы сначала поймайте Бялик, чтобы на нее посмотреть, – перебила Гурьянова. Сказано было с недовольством, но обе почему-то рассмеялись.
– Мне другое любопытно. Отчего все ухватились за этого Мусина, как за волшебную палочку?
– Кажется, я понимаю, – задумчиво сказала Гурьянова. – Все наши авторитеты – земные, обычные. И священник – простой человек. Из него лепили идола, но не срослось. Людям ведь нужно, в сущности, одно: чтобы Бог на них посмотрел. Вот они и цепляются за крыло ангела, хотят на нем подняться в небеса, как на лифте. А назначают ангелами всяких проходимцев, потому что нормальный человек, если обозвать его ангелом, шарахнется и убежит.
Старуха хмыкнула.
– Усложняете! Дуры они, и нечего тут разводить психологию. Если в голове не живут свои мысли, там будут жить чужие.
– Может, и так…
– Все талдычат: голубоглазый, голубоглазый! А у него глазки узкие, припухшие и цвета дорожной пыли. Восторженные идиотки заразны, милая моя. Помяните мое слово: месяц-полтора – и его назначат новым чудотворцем. Я не против, только сперва пусть пройдет через мытарства…
– Вера Павловна, я вас прошу, ну не ссорьтесь вы с тринадцатилетним мальчишкой.
– Хе-хе! Не самое плохое развлечение, доложу я вам! И смешно, и стыдно, но, знаете, успокаивает.
– Телевизор посмотрите, – посоветовала Гурьянова.
– Тьфу! Там одни симулякры. А тут – ух! Упырь своего разлива. Вызрел, миленький, как огурчик в теплице. Удивительные личности у нас рождаются раз в десять лет…
Старуха осеклась, будто внезапно лишилась языка. Молчание длилось и длилось, и Мусин, не удержавшись, выглянул из-за двери.
Две женщины смотрели друг на друга, и на лицах у них был страх.
Ошибкой было возвращаться домой раньше десяти, но Марта ужасно проголодалась, а из кухни соблазнительно тянуло вареной картошкой. Задним умом она сообразила, что бабка, должно быть, нарочно поставила кастрюлю поближе к окну: приманила ее, как бродячую кошку. А потом цап – и Марта уже болтается в могучей ручище.