Кто остался под холмом - стр. 21
Илюшин усмехнулся.
– Ну, и чего лыбимся? – раздраженно спросил Бабкин.
– Заметил, что случилось, когда она испугалась за цветы?
– Ты о чем?
– Как нагнуться над столом, так мы кряхтим и трескаемся по шву, – удовлетворенно сказал Илюшин. – А как совиное скручивание корпуса, так ни одна косточка не хрустнула.
– Намекаешь, что старая ведьма меня одурачила? Брось! Она собственное отражение не узнает в зеркале.
– Хвост у кота был очень характерный, – усмехнулся Макар.
– Хвост? – Бабкин заподозрил, что Илюшин издевается.
– Стоит вертикально, как флагшток. Ни разу не видел кошек, которые не выражали бы таким образом дружелюбие. У них на этом флагштоке поднят невидимый флаг: «Счастливы вас видеть». Думаешь, это кот нам адресовал?
– Я бы сказал, нам он хочет выпустить кишки, – пробормотал Бабкин.
– Вот именно. Он радовался кому-то другому, а когда заметил гостей, насторожился.
– Ты пытаешься доказать, что наверху кто-то был. Ну, допустим. И что? Сиделка заправляла кровать.
– И пахла полынью, – кивнул Илюшин.
– Э-э-э… почему бы и нет? – Бабкин вспомнил горьковатый свежий аромат, удививший его.
– Полынью пахнет в доме Гурьяновой. Готов поспорить на твой обед: во-первых, старуха ломала комедию и даже не слишком скрывалась – вспомни каланхоэ, во-вторых, предупредила ее именно директриса.
Бабкин повернулся спиной к дому и покачался с пятки на носок, сложив руки на груди.
– Макар, в окне кто-то есть?
– Если и есть, прячется за занавеской. А что?
– Меня не оставляет чувство, что за нами…
Раздалось потрескивание, и на землю с каштана, едва не задев Макара, спрыгнула девчонка. Треск сменился громким хрустом – слишком громким, с точки зрения любого здравомыслящего человека, находящегося под старым деревом.
Прежде чем кто-то успел пошевелиться, Бабкин сделал три вещи.
Схлопнул все мысли в своей голове.
Правой рукой схватил за шкирку Илюшина, левой девчонку.
С силой дернул на себя.
На ногах он, конечно, не удержался, и все трое повалились на траву. Секунду спустя на то место, где они стояли, грохнулась прогнившая ветка обхватом с человека.
– Вот черт, – сказал Илюшин, ошарашенно крутя головой.
Бабкин вскочил. В кулаке он прочно сжимал воротник джинсовой куртки, внутри которой болталась девчонка. На ее несчастье, куртка была застегнута и выскользнуть из нее никак не получилось бы.
– Пусти меня! Пусти!
Сергей вытянул руку, чтобы рассмотреть виновницу происшествия и не попасть под удар маленькой кроссовки (девчонка брыкалась, точно взбесившийся осел), и едва удержался от восклицания.
Мелкая, тощая, гибкая, как ящерица. Ни грамма бледности, ни капли русалочьей прозрачности, что бывает свойственно рыжим детям, – саламандра, впитавшая пламя костра и черноту головешек. Всклокоченная копна безобразно спутавшихся волос стояла дыбом и ошеломляла оттенком рыжего, подобного которому Бабкин не видел в живой природе. Возможно, подумал он, если покрасить хной лису… Волос было больше, чем девочки. При некоторой доле воображения можно было представить, что в образе худосочного ребенка им явился извергающийся вулкан.
С чумазого личика на Бабкина уставились раскосые глаза.
– Отцепи свою дурацкую руку!
– Ты кто такая и зачем подслушивала? – Сергей тепло относился к детям, но для тех, которые пытались, пусть даже невольно, искалечить его напарника, делал исключение.