Кто эта женщина? - стр. 12
Наклонившись, Антон шкодливо ухмыльнулся:
– Зрелище не для слабонервных…
Напротив маялся старый бомж, поддерживая одной рукой другую. Узкий коридор не мог поглотить исходившего от старика запаха, и Кира едва удерживалась от того, чтобы не зажать нос. Но наверняка старик заметил бы это, а она давно дала себе слово никого не обижать без особой необходимости. У нее не хватило духу сказать Станиславу, когда тот уходил, что без него ей станет легче дышать. А стоило бы… Все эти годы с ним Кира изо дня в день ощущала, какая давящая сила исходит от этого недоброго человека.
Она огляделась: сюда, в травмпункт, обращался кто-нибудь со ссадиной на душе?
Справа молодой татарин держал на коленях маленького мальчика с распухшей лодыжкой. Заметив Кирин взгляд, он сказал, хотя она ни о чем и не спрашивала:
– Со шкафа на кровать прыгал. Всегда – ловко. А тут…
И поцеловал черную макушку сына.
Антон шепнул:
– Я тоже тут побывал однажды…
Вздрогнув («я и забыла о нем!»), Кира повернулась:
– А с тобой что случилось?
Спросила больше из вежливости. В этом сумрачном месте ее охватила необъяснимая апатия. Не хотелось ни разговаривать, ни думать.
– Голову расшиб, – охотно пояснил он. – Хотел срезать через парк, уж не помню, куда несся… Нырнул в дырку в ограде – сто раз же там лазил! А тут не рассчитал и башкой о металлический штырь – бабах! Кровищи… И, главное, я так растерялся! Стою и не могу сообразить, что делать.
Очнувшись от нахлынувшего на нее безразличия, Кира содрогнулась:
– Ужас… И как же ты?
Антон едва заметно кивнул на старика:
– Вот такие друзья помогли. Они там в развалинах ресторана распивали… Не поверишь, у всех бомжей, оказывается, есть аптечки, им Красный Крест раздает или кто-то вроде него. Целой толпой кинулись меня спасать! И рану промыли и перебинтовали, чтоб я смог до травмпункта дотопать… Спасли, можно сказать. А ты говоришь – запах…
– Я не говорила! – возмутилась Кира и ужаснулась: «Неужели произнесла вслух?»
– У тебя на лице написано, – невозмутимо пояснил он. – В общем, уже здесь меня заштопали и бинтами заново так замотали, что мама, когда меня увидела, первое, что сказала: «Шариков…» Даже мама! Представляешь, как я выглядел?
«А про ногу ничего и не сказал… Это не связано с травмой? Или настолько серьезно, что не хочет рассказывать?»
Опустив глаза, чтобы не выдать любопытства, она осторожно спросила:
– А вы с Ларисой вдвоем живете?
– Почему? Еще бабушка с нами. Хочешь спросить, где мой рыжий папочка? Ушел в закат…
Она ахнула:
– Умер?
– Нет, живехонек. Удрал на Запад. Где-то в Германии сейчас вроде. Под немца косит. Они же бывают рыжими… Да ты не делай такие глаза, это сто лет назад было, еще в девяностые. Тогда все в Европу пытались просочиться. А теперь назад побежали. Многие наши немцы в Крыму строятся. Вон несколько деревень отгрохали.
– А там чем хуже?
– Угадай! У нас триста солнечных дней в году, а там – шестьдесят, что ли… Немцы же тоже люди.
Она подавилась смешком:
– Не сомневаюсь!
Оглянувшись, Антон состроил виноватое выражение:
– Очередь что-то не движется. Слушай, я выскочу ненадолго… Может, тебе принести чего-нибудь? Воды? Шоколадку?
– А ты куда? – забеспокоилась она.
– Да курить хочется…
– Ты куришь? – Это почему-то ее удивило.
– Никак не брошу, – признался он покаянно. – Мама мне мозг точит… У меня дед от рака легких умер, есть предпосылки.