Крысиха - стр. 10
Пока еще нет необходимости выпускать измерительную акулу. Остается время для историй. В трех милях от морских курортов гольштейнского побережья капитанша рассказывает штурманше о древних временах, когда в течение семнадцати лет она была верна своему приходу и пережила, одного за другим, одиннадцать священников. Например, проповедь первого – «Это был такой чудак, родом из Саксонии», – которая всегда была слишком длинной, она прерывала хоралом «Довольно». Но поскольку штурманша улыбалась лишь внутренне и по своей сути оставалась унылой, Дамрока сокращает эту историю и позволяет первому из своих одиннадцати священников почить после внезапного падения с хоров, где стоял орган: «Тогда их стало только десять…»
Нет, говорит крысиха, которая мне снится, мы по горло сыты такими небылицами. Это было когда-то и было давным-давно. Все, что написано черным по белому. Испражнения ума и церковная латынь. Наш брат от этого толстый, прогрызся к учености. Эти покрытые пятнами плесени пергаменты, обернутые в кожу фолианты, нашпигованные листками собрания сочинений и слишком умные энциклопедии. От Д’Аламбера до Дидро нам известно все: святая эпоха Просвещения и последовавшее за ней отвращение к познанию. Все выделения человеческого разума.
Еще раньше, уже во времена Августина, мы были обкормлены. От Санкт-Галлена до Уппсалы: любая монастырская библиотека делала нас более осведомленными. Что бы ни означали слова «библиотечная крыса», мы начитанны, в голодные времена откормились цитатами, мы знаем всю художественную и научную литературу, мы накормлены вволю досократиками и софистами. Сыты схоластами! Их сложные предложения с придаточными, которые мы сокращали и сокращали, всегда хорошо нами усваивались. Примечания, какой лакомый гарнир! Для нас, просвещенных изначала, труды и трактаты, экскурсы и тезисы были всезнайски развлекательны.
Ах, ваш мыслительный пот и поток чернил! Сколько бумаги было зачернено, чтобы поспособствовать воспитанию человеческого рода. Памфлеты и манифесты. Слова напложены, а слоги выкусаны. Стихотворные стопы посчитаны, а смыслы истолкованы. Так много всезнайства. Для людей не существовало ничего однозначного. Каждому слову противопоставлено семь. Их споры, круглая ли земля и действительно ли хлеб – тело Господне, звучавшие с каждой церковной кафедры. Особенно мы любили их богословские распри. Библию в самом деле можно было читать по-разному.
И крысиха, которая ничего не хотела слышать о Дамроке и ее священниках, рассказала, что запомнилось ей со времен религиозной чрезмерности, до Лютера и после него: перебранки монахов, ссоры теологов. И всегда дело было в истинном слове. Конечно, вскоре вновь зашла речь о Ное; она протолкнула в мой сон трехъярусный ковчег, какой требовал Бог.
Да! кричала она, он должен был принять нас на свою посудину из пихтового дерева. В Бытии ничего не было написано о: Крысы прочь! Даже зме́ю, о котором написано, что он проклят пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми, было позволено войти в деревянную посудину парой – змеем и змеей. Почему не нам? Это было жульничество! Мы протестовали, снова и снова.
После этого я должен был рассматривать в сновидчески-праведных расплывчатых образах, как Ной повелел ввести семь пар скота чистого и одну пару из скота нечистого по трапу на многоярусный ковчег. Словно директор цирка, он наслаждался своим зверинцем. Ни один вид не пропал. Все топало, шло рысью, скакало, семенило, шныряло, ползало, порхало, кралось, извивалось, не забыты дождевой червь и его червиха. Попарно нашли прибежище: верблюд и слон, тигр и газель, аист и сова, муравей и улитка. А после пар собак и кошек, лис и медведей – множество грызунов: соня-полчок и мыши, разумеется, лесные, полевые, песчанки и тушканчики. Но всякий раз, когда крыс и крысиха хотели стать в ряд, чтобы тоже искать убежища, звучало: Прочь! Убирайтесь отсюда! Воспрещено!