Крылья - стр. 41
- Ксюш, прости, - выходит из машины и принимает звонок. Мне не слышно, да я и не прислушиваюсь, всё видно и так. Он нарезает расстояние большими шагами туда-сюда, какое-то время слушает, меняется в лице, переходя от досады до гнева, гнев перерастает в растерянность и отчаяние, он говорит, жестикулируя, пытается что-то втолковать, но потом, резко рубит рукой воздух и отключается. Выбивает из пачки сигарету и закуривает, ко мне не спешит, выхожу сама. Смотрю, ничего не спрашиваю, по нему видно, что дела не очень.
- Ксюнь, - наконец, выдыхает, - она действительно в положении, шесть недель.
- Но, как? На таблетках?
- Сказала, забывала иногда принять… - пожимает плечами.
Молчу, говорить не хочется совсем, хочется разрыдаться. Сашка подходит, обхватывает бережно моё лицо горячими ладонями и, глядя в глаза, заверяет,
- Я, всё равно, разведусь!
13. Глава 13.
От него пахнет табаком, раньше бы отвернулась, не люблю сигаретный дым, но сейчас вдыхаю, как голодная, зная наверняка откуда-то, что скоро не будет и этого. Он глядит на меня с виной и надеждой одновременно, не выдерживаю, утыкаюсь носом ему в грудь и реву,
- Сань, она в своём праве, развода не будет, если не захочет!
- Что ещё за право такое? Я свободный человек!
- У нас случай был похожий на работе, пока ребёнку не исполниться год, развод только с согласия супруги…
- Вот, чёрт! Я не знал… Значит, добьюсь согласия!
Больше ничего не говорю, внутри начинает покалывать тонкой иголочкой чувство вины, всё-таки, разрушаю семью, и пострадавших теперь уже двое. Пусть один из них ещё не родился, но дела это не меняет,
- Поехали, Сань…
Молча доезжаем до моего дома, достаёт сумку из багажника и собирается подняться со мной, останавливаю у подъезда,
- Не провожай, не надо…
Он тяжело вздыхает, целуемся минут десять, спрятавшись под козырьком крыльца от нечаянных зрителей, шаги по лестнице нарушают наш немой диалог, быстро прощаемся, и Саня уезжает, бросая напоследок,
- Я разберусь до вторника и встречу обязательно!
Из подъезда появляется соседка, оглядывает с любопытством мою унылую фигуру, здороваюсь и захожу вовнутрь…
Дома стараюсь побыстрее скрыться в личной крепости, как в подростковые годы, но родители заняты чем-то своим, так что пока ничего не замечают. Мама пытается накормить, но я отбиваюсь, что сначала в душ, так что всё нормально. Предаваться личному горю тут мне никто не мешает…
После душа сообщаю, что немного посплю, не в силах изображать безмятежное спокойствие. Падаю на кровать, утыкаюсь носом в подушку, никого не хочу видеть.
Вдруг чувствую, как мамина рука гладит меня по голове,
- Ксюш, всё так плохо? – ничего-то от неё не скрыть! Сначала думаю отболтаться нейтральной фразой, но тут меня прорывает неожиданно, и давясь слезами рассказываю всё…
- Я помню, Петровский был в тебя влюблён ещё со школы… – спрашивает, - ничего не путаю?
- Нет, - поднимаю на неё зарёванное лицо, - при чём тут школа? То, что ты в ней работаешь, ещё не значит, что всё самое важное происходит там!
- Тут два варианта, - продолжает в своей любимой манере, не отвлекаясь на мои обидные слова и, изображая психоаналитика, - он или однолюб или…
- Или, что? – мне просто необходимо знать, какой второй вариант.
- Или осуществил юношескую идею фикс, так сказать закрыл гештальт. Парень был зациклен, увидел тебя, и всё всколыхнулось, не устояли оба, поддавшись минутной слабости, тогда дальше тупик, или всё рассосётся само.