Крылья - стр. 17

- Сань! Ты живой? – волнуется за дверью, возвращая к реальности.

- Всё в порядке, побриться решил, - успокаиваю.

- Ты с ума сошёл! – врывается, замокает на несколько секунд. Вижу в зеркале её недоумённый взгляд на полотенце, потом растерянность, неловкость, опять краснеет слегка. Поднимает глаза, смотрим друг на друга через зеркало, берёт себя в руки, продолжает, - остынешь же! Вымылся и слава Богу! Кто на твою бороду смотрит!

- Ты, - отвечаю.

Вспыхивает, ещё больше,

- Давай трусы принесу. Где можно взять?

Объясняю, где моя полка с бельём, уходит. Возвращается с трусами,

- Держи! И босиком не стой!

Послушно вхожу в шлёпки.

Уф, кажется всё сделал… Устал немного, но так приятно. Такое чувство, будто сбросил старую кожу, как змея, а новая аж хрустит от чистоты и свежести. Пришлось влезть в халат. Жарко, ни за что бы не надел, терпеть не могу его, тело свободы просит. Вообще, дома спортивными шортами обхожусь, за последнее время только и надевал футболку, когда вот разболелся, согреться никак не мог. Но Ксюха, точно, выговор сделает, потерплю лучше в халате…

А, ведь ей на меня, кажется, не наплевать!

Ксения

Во попала! Заметил, теперь заметил! Вот, дурочка! Он там мог и без полотенца оказаться, это ж его ванная, мало ли, как привык! Зачем попёрлась! Но до чего же хорош, идеальные пропорции! Как хоть так-то? Из тощенького парнишки богатырь получился. Ему бы в натурщики: плечи, ноги, попа и талия есть! Не каждому мужику такую фигуру природа дарит, а мышцы! По его рельефам можно студентов - медиков учить.

Всё, всё, Ксюша, остепенись! Займись, чем-нибудь! Разливай бульон, режь хлеб, курицу разделывай, в конце концов!

Слышу, как Санька выходит из ванной,

- С, лёгким паром! – чуть не добавила любимый, совсем с ума сошла.

- Спасибо, Ксюнь, как заново родился! – голос бодрый.

- А, есть хочешь, новорожденный?

- Как волк!

Заходит на кухню. Халат синий мужской на талии перехвачен поясом небрежно, вся грудь нараспах. Глаза сами липнут. Побрился, причесался – красавчик. С лица слегка схуднул, круги тёмные вокруг невозможных глаз добавляют драматизма, душу рвут, с ума сойду, наверное.

- Ну, волчьей еды у меня нет, вот ешь, что дают.

Наливаю пиалу бульона, от него пар идёт, и аромат разливается, блёстки жира мерцают, Петровский в нетерпении. На плоскую тарелку выкладываю половину курицы.

- Ешь, восстанавливай силы.

В ответ слышу почти звериный рык и с удовольствием смотрю, как Санька вгрызается в куру. Ловлю себя на том, что взгляд примагнитился к нему напрочь. С трудом поднимаюсь, чтобы типа заняться делами. Ставлю чайник, слышу, как Петровский шумно втягивает бульон через край пиалы, наплевав на ложку. Ухожу в комнату поливать цветы.

Бедный Катюхин цветуарий, что не засушила, теперь утоплю. Тяну время, сколько можно, потом возвращаюсь в кухню с таблетками. Вижу абсолютно довольного мужика, сытого, с лоснящимся от еды подбородком и немного осоловевшими глазами.

- Ксюнь, спасибо тебе огромное, - мурлычет.

- Да, на здоровье, дорогой, лишь бы на здоровье! Вот лекарства ещё примешь, послушаемся, и будешь спать.

Перебираемся в комнату, Петровский сбрасывает халат и отдаётся в мои руки. Делаю серьёзное лицо, переставляю стетоскоп в нужные точки и… тяну время, любуюсь. Санька честно дышит и не дышит, когда скажу, кашляет… С докторами не спорят.