Крушение надежд - стр. 26

А Семен подытожил своим всегдашним восклицанием:

– Вот именно!

Только через три месяца появилось в печати сообщение об аресте Берии, народ встретил его как праздник – общий вздох облегчения прошел по стране. Все спешили передать друг другу эту потрясающую новость и с волнением обсуждали ее.

Алеша Гинзбург тут же отреагировал на событие эпиграммой:

Семен улыбнулся поэтической шутке сына:

– Что ж, написано звучно и ясно, жаль, что напечатать нельзя, – не дадут, слишком уж в лоб. А люди с удовольствием прочитали бы.

Августа, большая поклонница стихов сына, возразила: – Напечатать нельзя, но пустить в народ устно можно. Люди станут повторять и примут за народное творчество. Ведь есть же неизвестные авторы разных популярных народных стихов и куплетов.

Алеша подумал секунду и решил:

– А что ж, мама права: ведь что входит в уши – западает в души. Пусть это будет народным творчеством. У меня нет амбиций подписываться под мелкими шутками. Семен поинтересовался:

– Как ты внедришь это в народ?

– Моня Гендель сделает, он умеет.

Павел слушал рассказ Семена, попивая пшеничную водку:

– А что было дальше?

– Павлик, про Моню Генделя пусть расскажет Алешка, они друзья.

Алеша рассказывал про Моню с большим удовольствием.

На рынке у Головановского переулка, за Ленинградским шоссе, стояли длинные понурые очереди за картошкой. В овощных магазинах картошку продавали мелкую, часто подмороженную или подгнившую, да и та не всегда была. Люди предпочитали рыночную и ждали привоза с утра. Два колхозника привезли несколько мешков, и сразу набежал народ. Но рыночные цены были выше и часто менялись, а потому люди спрашивали друг у друга:

– Почем картошка сегодня?

– По полтора рубля.

А в другой очереди:

– Почем картошка?

– По рубль семьдесят.

Рыночный спрос имеет свои законы, и продавцы устанавливали цены по спросу. Люди недовольно вздыхали, но становились в очередь – пожилые женщины и мужчины-пенсионеры. Подошел к очереди хорошо одетый полноватый мужчина могучего телосложения, с выраженными еврейскими чертами лица. Он спросил стоящего последним пожилого мужчину:

– Папаша, что, картошка не подешевела сегодня?

– Подешевеет, как же! – буркнул пенсионер. – С чего это она должна подешеветь?

Подошедший ухмыльнулся, наклонился и тихо сказал ему на ухо, чтобы женщины не слышали:

– Признак верный был. Говорят: яйца чешутся – картошка подешевеет. А у меня с утра яйца чесались.

Пенсионер оторопело и злобно посмотрел на него снизу и огрызнулся:

– Ну ты и остряк! Становись в очередь, скажи это продавцу.

Подошедший остряк был Моня Гендель, приятель Алеши Гинзбурга, обладатель больших запасов задиристого юмора и здравого смысла. Познакомились они давно, когда Алеша еще учился в школе и отставал по алгебре и геометрии. Моня был силен в точных науках и подрабатывал репетиторством. Августа пригласила его помочь сыну и хорошо платила за это. Алеше, мягкому по характеру и постоянно неуверенному в себе, понравился новый крепкий старший товарищ. Моня всегда казался довольным жизнью, вальяжным, со свободной манерой поведения. Таких людей с ехидцей называли «еврейский князь». Особый Монин талант заключался в его удачливости: все, за что бы он ни брался, у него получалось. А брался он за все на свете. Везде у него были знакомые, он был непременным посетителем всех театральных премьер, иностранных гастролей и выставок. Увлечение искусством развило в нем артистичные черты – оптимистическую находчивость, умение выигрышно представить себя.