Круглые кубики - стр. 17
Эх, веночки бы им и сандалии… Тогда на остальной одежде вполне можно было бы и сэкономить. Не заострять внимание. Не нужно им было вообще ничего говорить. Вообще рта раскрывать не надо было. Хватило бы просто сандалий.
Но они подошли ко мне. Нет, подлетели. И что-то такое красивое сказали. Непонятное только.
Что дискуссия на незнакомом языке – так нам не привыкать. Однажды переехав в страну и не зная ни единого слова государственного языка оной, я с тех пор ничего не боюсь. Мой нынешний муж был более продвинутым в лингвистическом плане иммигрантом. На немецком он знал два слова – Strumpfhose (колготки) и Anorak (в вольном переводе что-то типа куртки с капюшоном). Совершенно уверена, что владение этими двумя терминами позволяло ему в равной степени находить контакт с представителями обоих полов, по ходу дискуссии вставляя подходящий вариант. Мне было сложнее. Я и этого не знала. Но выплыла. И теперь не боюсь ни пушту, ни урду, ни суахили, не говоря уж о практически родном – кириллица же почти, только с завитушечками и пампушечками лишними – греческом.
Отвлеклась я. Обращаются, стало быть, ко мне эти полубоги-полулюди на своем наречии. И смотрят в глаза так выжидательно.
Ну, нас-то на мякине не проведешь… Говорю, браточки, не разумею по-вашему. Чего надобно? Только четко, внятно и на каком-нибудь из известных мне языков. Один из небожителей снизошел до того, чтобы перейти на немецкий, и без всякого акцента и даже намека на оный (у меня от зависти в зобу дыханье сперло) возмутился:
– Как вам не стыдно? Это что, принципиальная позиция – не говорить на языке предков и не обнаруживать свое происхождение?
– Нет, – говорю, – вынужденная мера. Скрываюсь. Я в изгнании.
Мужчина уважительно уставился на меня и что-то такое суровое проворковал.
– А о чем вы, – продолжаю, – спрашивали меня? Чего хотели-то?
– Вы с нами или нет? – выдвинулся вперед приятель греческого патриота.
Надо сказать, что при взгляде на этого второго мысль появлялась только одна – я с ними. Точнее, с ним. Куда? Да не важно, куда. На Пелопоннес, Самос, Лесбос… куда кривая вывезет. У меня плохо с географией с детства. В любом случае, я с ним.
– Естественно, с вами! – говорю. – Куда? Я – Микаэла. Можно Мика.
– Это хорошо, – воодушевился мужчина. И приблизился ко мне. Расстояние опасно сократилось. Глаза загорелись. У меня они горели уже давно. И у того, который патриотически настроен был, тоже…
Мы были как три Прометея в ночи. И воображение мое уже начало рисовать совершенно чудесные картинки, которые я когда-то видела в неадаптированном издании легенд и мифов Древней Греции… Там и амфоры были, и веночки, и в веночках, и без…
Как вдруг…
– Так значит, вы с нами? Тогда подпишите, пожалуйста, вот здесь. Вы же знаете о ситуации в Греции. Мы – банкроты. Греция – банкрот! И о поведении Германии знаете наверняка. Вот, мы собираем подписи. Здесь, пожалуйста. – И протянул мне папку с пришпиленной к ней бумагой-воззванием.
Я знать ничего не хочу о поведении Германии. С Грецией или без нее. Так, наверное, чувствовал себя Икар, когда отказали крылья… падать было больно, но эффективно. В смысле, одноразово и быстро – с небес на землю. Без пересадок и перерегистрации багажа.
Так бы и жила я себе, в обиде на маленькую Грецию и ее народ, не случись через некоторое время происшествие, которое худо-бедно примирило меня с легендой о моем происхождении и добавило несколько монет в копилку моей женской неотразимости. Это я не просто так говорю. Если часто повторять, то можно и самой поверить. А уж окружающим вообще ничего другого не останется.