Круг ветра - стр. 40

Эту сентенцию Кун-цзы, немного переиначенную Шаоми, очень любил отец Махакайи.

– Послушайте, почтенный монах! Я – тот, кто вам нужен. А вы – тот, кому нужен я… – Шаоми завращал глазами, соображая, и, сообразив, расхохотался, прихлопывая себя по животу. – Заговорился. Хотел сказать… сказать… – Он пристроился идти рядом. – Я читал эти записки.

Махакайя резко остановился и посмотрел на Шаоми. Тот кивнул, поглаживая себя по животу.

– И я вам ее достану.

Монах глядел на этого грузного человека, от которого разило вином, не зная, верить ли ему. Помолчав, тот добавил уже совсем тихо, но решительно:

– Когда ищешь огонь, находишь его с дымом, а зачерпывая воду в колодце, уносишь луну. Я дым и колодец. Огонь и луну вы уносите и скоро узрите.

И Шаоми сдержал свое слово.

Однажды прислужник сообщил Махакайе, что его там во дворе спрашивает какой-то громила. Махакайя просил ответить, что сейчас у него начинается дхьяна и он не может выйти. И, войдя в зал, уселся, развязал пояс, опустил голову и, расслабив все члены, начал простой отсчет – до десяти на вдохе и до десяти на выдохе, потом снова на вдохе и опять на выдохе, и на третьем круге – а именно кружащимися ему представлялись эти цифры – он вошел во врата пустотности. И там ничего не было. Совсем. Хотя все же что-то неясное пребывало. Добиться чистоты было не так просто. Махакайя никак не мог схватить, что же ему мешало. Настоятель учил его, что надо и саму попытку, само желание схватить это преодолеть. Легко сказать.

И все же время отсутствовало. Почти. Когда Махакайя вышел во двор, тень от старой сосны в седых космах мха сместилась далеко в сторону от утра… И во дворе он увидел грузного человека с толстым носом. Тут же на ум ему пришел Западный рынок, он даже почуял запах вина… Но сегодня от этого человека пахло только чем-то ароматным, не перебивавшим все-таки запах пота. Рисовое зернышко, уже вспомнил Махакайя и снова подивился полному несоответствию имени его носителю. И на этот раз он был в чистом белом халате, хотя, как понял Махакайя, живописец происходил из чиновничьей семьи, только обедневшей. И фигура вставшего с большого валуна Шаоми выражала смирение. Хотя и производила несколько комичное впечатление. Они поздоровались.

– Признайтесь, уважаемый, – сказал Шаоми, – вы уж и стерли меня со свитка своей памяти?

Все-таки он не умел говорить смиренно.

Монах хотел возразить, но вдруг кивнул и улыбнулся.

– Как я не люблю постных неправд! – тут же воскликнул громко Шаоми. – И ваша правда мне по сердцу. Так вот. – Он протянул длинный круглый футляр. – Вот, – повторил он и все-таки склонил голову, так что его толстые щеки обвисли, и усы тоже. – Вот.

Махакайя взял футляр, осторожно открыл верхнюю крышку и бережно достал свиток, начал его разворачивать и уже прочел: «Записки о буддийских странах». Глаза побежали дальше: «1. Фа-сянь из Чанъани, будучи обеспокоен ущербным состоянием книг винаи в Китае, во второй год правления Хун-ши, в год цзи-хай, в сообществе с Хуй-цзином Дао-чжэном, Хуй-ином и Хуй-вэем отправился в Индию для изучения установления винаи. Вышли из Чанъани…»[139]

У Махакайи в горле пересохло. Он быстро взглянул на Шаоми. Тот смотрел серьезно, маленькие ореховые глазки его были изучающе глубоки.

– Где вы это взяли?