Круг ветра - стр. 36
– А испытание ядом? – напомнили ему.
– Черному барану надрезают правое бедро, насыпают туда яда и кладут часть пищи, которую обычно употребляет обвиняемый, умрет баран – вина доказана, нет – нет.
Монахи не одобрили ни один из этих способов, кроме цветочного. И старый монах скрипучим голосом прочел из «Дхаммапады»:
– Все дрожат перед наказанием, все боятся смерти – поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству…
– Если ваш император привержен учению, то вас ожидает награда, – сказал настоятель.
– Когда наше войско разбило войско северных степей и пленных привели в столицу, их хотели казнить. Народ жадно смотрел на толпу плененных варваров, идущую по главной улице Чанъани. И многие желали увидеть, как они умирают. Но государь просил даровать им жизнь в ознаменование победы. Тогда высшие чиновники потребовали возродить хотя бы древний ритуал смерти вражеского властителя. И государь вынужден был пойти на уступки. Степного властителя возвели на построенный на площади помост, где его ожидали палачи с обнаженными мечами в обеих руках. И по знаку распорядителя эти мечи засверкали в воздухе, будто крылья стрекоз. Всем казалось, что они измельчают степного властителя, и он стоял ни жив ни мертв. Туго бил большой барабан. Но ни каплей крови не окрасилась белая рубаха приговоренного. В конце ему срезали волосы и подбросили – и тут же рассекли их этими сверкающими крыльями. Смерть его была ритуальной. И народ остался доволен, и требование высших чиновников было исполнено. Пленных отправили на юг строить дамбы, укреплять берега рек и вырубать джунгли. Но они остались живы. – Махакайя, помолчав, добавил: – Хотя неизвестно, как долго там продолжалась их жизнь…
Монахи все-таки согласились, что император человеколюбив.
– Но я давно не получаю никаких вестей с родины, кто знает, здравствует ли он, – заметил Махакайя.
О казнях, которые все-таки регулярно происходили в столице и всюду, он умолчал. Против казней и вообще пролития крови хотя бы мыслящих существ, а равно и существ с еще не пробудившимся мышлением, детенышей, в его собрании была не одна сутра. Все учение – об этом. И он видел, что в Индии, откуда идет учение, откуда расходятся во все стороны проповедники благородных истин, законы человечнее. И двести двадцать четыре сутры, сто девяносто две шастры, пятнадцать канонических текстов стхавиры, пятнадцать – школы самматия, двадцать два – школы махишасака, шестьдесят семь – школы сарвастивада, семнадцать – школы кашьяпия, сорок два – школы дхармагуптака, тридцать шесть книг «Хетувидья-шастры» и тринадцать – «Шабдавидья-шастры», которые он вез с собою, должны были умягчить нравы родины. И среди них была еще одна – «Вайя-шастра»[127]. Эту «Вайю-шастру», гимн, он сам сочинил, уловив в силки слов прану[128] Индии.
Настоятель Чаматкарана попросил продолжить рассказ.
…И, простившись со спутниками, монах сел на свою лошадь и отправился дальше. Миновав горы, он вышел на окраину великой пустыни. Гао Хань снабдил его двумя бурдюками с водой. Но путь в горячих песках был не скор, и бурдюки опадали на глазах. Идти лучше было бы ночью, да монах опасался потерять дорогу. И восходящий вечером Небесный Волк ничем не мог ему пособить. Он лишь указывал, куда в конце концов должен прийти странник. Небесный Волк восходил на юге. А пока нужно было двигаться на запад, в сторону Согдианы, а потом взять севернее, да, почти на север. И тогда идти под углом к Небесному Волку, держать его за левым плечом, а Тянь-цзи син, Полярную звезду – за правым.