Кровная месть - стр. 23
Он отложил «Мейл», открыл «Миррор» и поднес к ее лицу.
– Тина, ты только посмотри. Здесь фотография твоего бойфренда. Он говорит, что не представляет, что с тобой случилось, и с ума сходит от беспокойства.
Томас внимательно рассмотрел лицо на фотографии, потом перевел взгляд на Тину. «Вот эти двое встречаются. Как они познакомились? Как стали парой?»
– Скажи мне, Тина, почему этот парень тебе нравится? Он, вообще-то, не очень красив, да и вид у него глуповатый. Почему кто-то захотел завести роман с ним, а не со мной?
По-прежнему никакого ответа.
Томас отвернулся и положил газету.
«Что я сделал с этой женщиной? – Слеза скатилась по его щеке. – Что я натворил?
Нужно как-то из этого выпутываться».
– Тина, вот ты все время твердишь, что раскаиваешься в том, что отказалась издавать книгу моей матери. Пойми, я ведь тоже чувствую свою вину. Я виноват в том, что моя мать сошла в могилу, так и не увидев свою биографию напечатанной.
Томас отвернулся и принялся выхаживать взад-вперед по бетонной камере, снова и снова обдумывая один и тот же вопрос: оставить пленницу здесь или отпустить?
Наконец он вытащил из кармана монету, подбросил ее, поймал.
Решка.
– Тина, я тебя отпускаю.
13
15 июля 1997 года, вторник. 4:00
Надо все закончить сегодня. Завтра похороны и поминки, и мне потребуется ясная голова. Есть много всего, о чем следует поразмыслить.
Я отправился посмотреть на Тину, но она уже ушла. Пульса нет. Я дал ей совсем маленькую дозу кураре, который парализовал ее легкие. Умерла она, наверное, быстро. Очень уж ослаблен был организм.
В целом, я думаю, пребывание здесь пошло Тине на пользу. Она оказалась значительно более способной ученицей, чем я предполагал. Я процитировал ей Сократа: «Самая сильная боль – та, которую человек причиняет себе сам». И Тине хватило ума понять это. Я рад за нее.
Я чувствую, что, обретя здесь важные знания, она в следующий раз не повторит своей ошибки. Но решать это будут уже там, наверху.
У Господа наверняка есть своя собственная монета.
14
На похороны никто не пришел.
Томас сидел на заднем сиденье черного «даймлера», пытаясь сообразить, в чем дело. За окном, искаженный миллионом призм, мелькал Лондон; этой части города он не знал. То ли шел дождь, то ли он плакал, а может, и то и другое – какая теперь разница?
Томас с размаху ударил ногой прямо по сиденью перед собой – тому, что было рядом со стеклянной перегородкой, разделяющей его и водителя. Увидел, что шофер чуть повернул голову и посмотрел на него в зеркало заднего вида. Ну и пусть!
Его мать умерла, и больше ничто уже не имело значения.
Кроме этого.
Никто не пришел! Только сотрудники похоронной компании – водители, люди, которые должны нести гроб, да еще некий мистер Смайт, щегольски одетый человек, выполнявший на похоронах роль распорядителя. Местный священник проигнорировал восемьдесят процентов той информации о матери, которой снабдил его Томас. И еще явился какой-то идиот-репортер с дешевой камерой – этому хватило наглости спросить у него, кто такая Глория Ламарк.
Господи милостивый!
Может быть, люди просто неправильно поняли его указания и теперь ждут в доме на Холланд-Парк-авеню? В «Таймс» опубликовали некролог, который он сам написал (у них, видите ли, не имелось информации), но про похороны там ничего не говорилось. Он сделал рассылки членам фан-клуба. Поместил объявление на сайте матери. Томас упорно отказывался признавать тот факт, что никто никогда не отвечал на его рассылки и не заходил на сайт Глории Ламарк.