Кровавый скипетр - стр. 43
– Уразумел, кому дорогу перешел, смерд?
– Бог… видит… недолго… осталось, – пробулькал Мишурин, выплевывая при каждом слове кровавые сгустки. – И тебе… князь Шуйский…
Отчего-то страшно вдруг стало старому князю, мысли о вечных муках в аду все больше пугали его, и теперь, после содеянного, греховная чаша весов перевесит иную окончательно. Но как доказать на грядущем суде души его, что без крови не бывает блага, власть строится на жестокости, и слабые безысходно вынуждены погибнуть от руки сильных? Нужно идти до конца, и Василий Немой приказал на следующий день отмыть кровь с Мишурина и тащить его на площадь. Там, без разрешения думы и великого князя, что противоречит всем законам державным, Мишурина прилюдно обезглавили. К тому времени Иван Бельский снова в темнице, причем (по приказу Ивана Васильевича Шуйского) в той самой, где он сидел до этого долгих четыре года.
Дмитрий Бельский тогда стоял с полками в Коломне. Узнав о повторном заключении брата, разозлился страшно, вознамерился вести свою рать на Москву и хватать Шуйских.
– Василия Немого с его братцем первыми вздерну на кремлевских воротах! – кричал он, красный от гнева. Но младшие воеводы, соратники Дмитрия, пытались его отговорить от этой затеи, предвещая, что великая кровь прольется, брат на брата пойдет, горожане пострадают более всего. Долг их – стоять с полками в Коломне, готовить ратников на случай татарского нашествия и не предавать интересов отчизны. Понемногу Дмитрий остыл, хотя и не смирился с тем, что происходило в Москве, и с тем, что этот удар он оставил без ответа.
В думе после того притихли, и митрополит Даниил уже опасался появляться при дворе. Василий Немой ранней осенью собрал всех бояр в думе, словно присутствием своим хотел навести порядок, как грозным рыком своим волк-вожак усмиряет стаю. Его боялись… Многие помнили, как четверть века назад он разоблачил боярский заговор в Смоленске, когда часть знати, находящейся в городе, были куплены Сигизмундом Старым и готовы были отдать Литве город; Василий Немой перевешал их всех на смоленских стенах, привязав к шеям казненных их подарки, полученные от Сигизмунда.
Недолго пробыл он в столице – вознамерился ехать с великим князем вТроице-Сергиеву обитель. Мальчика везли в отдельном крытом возке, Василий Немой же ехал верхом. Все спрашивал об Иоанне, и слуги отвечали ему:
– Великий князь молчит, ест с опаской, воду из кувшина выливает…
– Передайте ему слово мое, – приказал Шуйский, – коли есть перестанет – не буду кормить!
Видимо, в той поездке и пошатнулось его здоровье, почуял князь неладное и на полпути вернулся, решил отъехать с семьей в подмосковное имение свое.
Когда приехал, велел растопить баню – продрог в дороге. И после бани вдруг слег с кашлем. Поначалу он сам, как и другие, не придал этому большого значения, даже вставал уже, занимаясь хозяйственными землевладельческими делами, посылал наставнические грамоты младшему брату по управлению государством, и новый удар случился внезапно. В октябре его снова свалила сильнейшая лихорадка, и после того князь уже не вставал. Имение его стало тихим в ожидании смерти старика. Анастасия Петровна, будучи намного моложе своего мужа, не любила его никогда, но жалела себя, во второй раз становившуюся вдовой, и своего ребенка, который уже был в чреве ее