Кроваво-красные бисквиты - стр. 33

Кондитер кивнул и стал писать. Когда закончил, начальник сыскной взял бумагу, широкими взмахами поводил ей в воздухе, просушивая чернила, и быстро пробежал взглядом ровные строчки.

– У вас красивый почерк! Я бы даже сказал запоминающийся. Вот здесь поставьте свою подпись и сегодняшнюю дату.

После того как Джотто дописал, что потребовал Фома Фомич, последний снова взял в руки бумагу, но на этот раз очень внимательно все прочел. Без замечаний сунул ее в папку, поднял глаза на кондитера и весело сказал:

– Я сейчас отлучусь на какое-то время.

– Значит, я свободен? – спросил Джотто.

– Конечно, вы свободны! Но хочу попросить вас задержаться, пока я не вернусь. Нет, не в камере, вас сейчас отведут в другую комнату, где вы к моему приходу составите список всех ваших работников. Помните, о чем мы говорили? Вот и хорошо. Все равно его придется писать рано или поздно, но лучше раньше.

– А после того как я составлю список, вы отпустите меня?

– Разумеется! Да у нас и нет никаких оснований вас здесь держать, по крайней мере, пока нет. Но повторюсь: вы выйдете из сыскной только после моего возвращения.

Фон Шпинне вызвал дежурного и объяснил, что нужно сделать.

– И еще! – остановил он его в дверях. – Если Кочкин где-то поблизости, скажи ему, чтобы зашел.

Не прошло и нескольких минут, а чиновник особых поручений уже сидел в кабинете Фомы Фомича.

– Вот теперь можно вернуть предсмертную записку посыльного Алтуфьеву, – сказал фон Шпинне Кочкину.

– Тогда я помчался…

– Нет, Меркуша, мы с тобой помчимся вместе.

– Вы думаете, я не найду дорогу? – неуклюже пошутил чиновник особых поручений.

– Нет, я хочу поговорить со следователем, – ответил начальник сыскной, не обращая внимания на иронию своего подчиненного.



Алтуфьев был немало удивлен, когда фон Шпинне вместе с Кочкиным прибыли в судебную управу. Таких визитеров он сегодня не ждал, да если говорить честно, он их не ждал никогда. Следователь был человеком неглупым и понимал: если начальник сыскной полиции самолично явился сюда, то ему что-то нужно. И это, скорее всего, связано с делом Скворчанского.

– Фома Фомич! Какими судьбами? – Алтуфьев быстро вышел из-за стола и шагнул сыщикам навстречу.

– Вот с Меркурием Фроловичем решили навестить вас да заодно вернуть предсмертную записку посыльного, – пожимая руку следователю, ответил фон Шпинне.

– Проходите, проходите. Весьма рад, присаживайтесь. Кабинетик-то у меня, как видеть изволите, тесноват, но думаю, что разместимся. Вы, Фома Фомич, вот сюда, – разыгрывая гостеприимство, следователь указал на стоящий перед столом дубовый, обитый дерматином стул, – а вы, Меркурий Фролыч, сюда, – чиновнику особых поручений был предложен немецкий табурет с раскоряченными ножками.

Рассадив гостей, Алтуфьев вернулся на свое место.

– Прежде всего, Яков Семенович, – начал фон Шпинне, – хочу поблагодарить вас…

– Да помилуйте, за что? Что же такого достойного вашей благодарности я сделал? – громко говорил следователь и с любопытством заглядывал в глаза начальнику сыскной, на душе его было как-то неожиданно радостно, и он, и он не понимал, откуда эта радость.

– За то, уважаемый, что вы предоставили нам вот это, – начальник сыскной вынул из кармана сюртука сложенную вдвое темно-бежевую бумажку и протянул следователю.