Кровь и песок - стр. 42
Мало-помалу Кармен свыклась с новой жизнью. Тоска ожидания в дни корриды, паломничество по церквам, суеверные предчувствия – все это она принимала как неизбежное зло своего существования. Кроме того, неизменная удача, сопутствовавшая ее мужу, и постоянные рассказы о всевозможных случаях на арене приучили ее к опасностям. Свирепый бык превратился в ее воображении в добродушное и благородное животное, родившееся на свет лишь затем, чтобы принести матадору деньги и славу.
Кармен никогда не бывала на корридах. С того дня, как она впервые увидела своего будущего мужа на новильяде, она больше не появлялась в цирке. У нее не хватало мужества присутствовать на бое быков даже в тот день, когда Гальярдо не принимал в нем участия. Она умерла бы от ужаса, глядя, как рискует жизнью ее Хуан.
Три года спустя после женитьбы эспада был поднят на рога в Валенсии. Кармен не сразу узнала о несчастье. Телеграмма пришла своевременно и гласила обычное «все в порядке». Об этом позаботился доверенный Хуана, дон Хосе; он ежедневно приходил в дом и очень долго прятал от Кармен газеты, так что целую неделю молодая женщина ничего не знала о беде.
Узнав о случившемся от проболтавшейся соседки, она решила немедленно ехать, чтобы ухаживать за мужем, который в ее представлении валялся где-то, брошенный на произвол судьбы. Но она опоздала: эспада вернулся, прежде чем Кармен успела выехать; нога его была обречена на продолжительную неподвижность, он побледнел от сильной потери крови, но, чтобы успокоить семью, весело улыбался.
С этого дня дом тореро превратился в своего рода святилище: сотни людей прошли через патио, желая приветствовать Гальярдо: «первый матадор мира» сидел в плетеном кресле, больная нога его покоилась на табурете, а сам он покуривал как ни в чем не бывало, словно забыв о тяжелом ранении.
Не прошло и месяца, как доктор Руис, сопровождавший Хуана в Севилью, объявил его здоровым, удивляясь крепкому организму юноши. Несмотря на многолетнюю практику хирурга, быстрота, с которой поправлялись тореро, все еще оставалась для него загадкой. Обагренные кровью и перепачканные навозом рога животного, зачастую расщепленные на тончайшие острия, проникали в глубь тела, рвали мускулы и разрушали ткани. И, однако, эти жестокие раны заживали куда быстрее, чем самые обыкновенные.
– Не пойму, в чем тут дело, – с удивлением говорил старый хирург. – Одно из двух: либо на этих молодцах все заживает как на собаке, либо рога, несмотря на свою загрязненность, обладают таинственной целительной силой.
Спустя короткое время Гальярдо уже снова выступал на арене, причем полученное ранение нисколько не охладило его пыла и не умалило его отваги, как это предсказывали завистливые недоброжелатели.
Через четыре года после женитьбы эспада преподнес жене и матери замечательный сюрприз: он приобрел землю, настоящее поместье с пашнями, терявшимися на горизонте, оливковыми рощами, мельницами, огромными стадами, такое же поместье, какими владеют богатые сеньоры Севильи.
Подобно всем тореро, Гальярдо лелеял мечту стать помещиком, завести табуны лошадей, стада и отары. Богатства горожанина – ценные бумаги и прочее – не соблазняют матадоров; они в них ровно ничего не смыслят. Быки наводят их на мысль о зеленых пастбищах; лошади напоминают им сельскую жизнь. Необходимость постоянной тренировки, дальние прогулки и охота в зимние месяцы заставляют их мечтать о собственной земле.