Кровь Альбарруды. Милитари детектив - стр. 50
Вам не показалось, что за эту минуту я стал выше на голову и раздался в плечах?
Почему мне не тридцать лет. Я не тёрся б вокруг да около, а честно бы заявил о себе. Не спешите расставаться с детством – это не про нас. Смотреть смерти в лицо можно, а женщине, боготворимой тобой, нет? Ведь неправильно это! Пусть будет ответом смех. Пусть будут стиснутые до боли зубы. Пусть взрывается ревностью сердце. Пусть будет что-то. Пора вступать во взрослую жизнь.
– Перестань ворочаться. Спать мешаешь.
– Хорошо.
Зачем ей эта старая кавалерийская подкова? Эта живая легенда? Хорош муженёк с полсотней лет за спиной. Ну да, он знаменит, он высок и красив, он богат, он уважаем больше Президента, больше сеньора Копполо, даже больше дона Перейры. Но… Бр-р! Ложиться с ним в одну постель! Боже! Иметь от него ребёнка. И выйти к тому же за него замуж… О, как зла любовь!
– Ты успокоишься или мне тебя придушить?
– Всё, всё.
Но прежде чем она сделает этот шаг, я сделаю свой.
Неприятности продолжаются
Утром прибыл маленький скоростной глиссер, с ветерком доставивший меня на место вчерашнего побоища.
Первым, кого я увидел на палубе несчастной «Ла Эсперансы», был военный комиссар Гаэтано.
Сердце, ёкнув, остановилось. Я мысленно поздравил себя с приходом ещё одной чёрной полосы, но отступать было поздно. Комиссар узнал меня. Он медленно снял узкие тёмные очки и, бесстрастно уставившись в яркое небо над моей головой, резко бросил стоявшему за ним человеку в форменной рубашке песочного цвета:
– В седьмую каюту.
Меня вели по яхте, которую я впервые разглядел по-настоящему. Издали она смотрелась великолепно, вблизи непритязательно. То, что я увидел на ней, было ужасно, даже если бы здесь не было комиссара. Эксперты со своими кисточками и пакетиками ещё работали, не все трупы были убраны, кровавые лужи, облепленные паутами, уже подсохли. Осколки плафонов и оконных стёкол вперемешку со стреляными гильзами хрустели под ногами. Следы от автоматных очередей изрешетили всю палубу. Дверь в капитанскую рубку была разворочена взрывом. Я посадил занозу, нечаянно прижав ладонь к расщеплённому пулей лееру. Красавица яхта поникла.
Внутри повреждения были сильнее, несмотря на какое-то подобие уборки. Навстречу попался всё такой же невозмутимый стюарт с совочком в руке и здоровенным синяком в поллица. Он остановился, приподняв бровь и пропуская нас.
Меня допрашивали долго, заставили ещё раз проползти по тайной галерее, потребовали показать на карте место моего островного «заточения». И снова люди Гаэтано давили на психику всеми возможными способами, устраивали перекрёстный допрос, пытаясь поймать на мелочах, прерывая, заставляя повторять мой рассказ и заостряясь на самых незначительных эпизодах. Это была их работа. Я не обижался. Как можно обижаться на шум дождя или на вой лесных собак? Не грызут – спасибо и на том. Дознаватели ушли, оставив мне несколько чистых листков и ручку. Я углубился в сочинительство. Неужели моим злоключениям приходит конец? Завтра встречу Тимми, ребят и оторвёмся по полной. В голову полезли разные непристойности – юбки, лифчики, текила, Фред с девчонками, танцующими на столе…
В каюту вошёл какой-то неброский парень в просторной футболке навыпуск, с несоразмерной надписью «СUBA» на груди, осмотрелся и спросил: