Критическая масса (сборник) - стр. 79

Софья девочку поначалу жалела – за интернат: «Пропадет там, забьют ее» – а теперь довольна: пусть растет, как Бог даст, может, постепенно и к церкви ее привести удастся. Когда Сашенька перестала отвечать, Софья написала ей еще раза два – но, так и не дождавшись ответа, писать бросила: с кем, в сущности, переписываться-то? Ведь она еще ребенок совсем, даже не подросток – в подруги не годится, да и своих дел хватает… Может, действительно, замуж пойти?

Ее отец дольше всех помнил Сашеньку и больше всех ее жалел, но он ведь чуть не единственный священник на район – то служба, то требы, то в епархии хвост накрутят… Пока до дому доберешься – не то что письмо чужому ребенку писать, сил нет нагнуться и ботинки с ног стащить – Софья снимает… А надо бы, надо бы заняться – девочка-то непростая, с задатками, таких, случается, «Божьими» зовут… Ох, где сил-то взять, прости, Господи…

Сашенька гуляет с первого света до высокой луны, иногда забираясь чуть ли не в медвежьи чащи, без конца думает, корит себя и дает разные страшные клятвы – то кривому дереву над болотом, то мелькнувшему вдалеке испуганному лосю. Не подглядывать. Не подслушивать. Не фантазировать. Не влюбляться. И не врать. Главное, никогда не врать.

2009 г.

д. Букино Псковкской области

Роса войны багрова и густа

И оседает на телах погибших.

Смерть начинает с чистого листа

И сочетает бывших и не бывших.

А. Маничев

И, это видя, помни: нет цены

Свиданьям, дни которых сочтены.

В. Шекспир, сонет 73, перевод Б. Пастернака

знаешь, я умираю. Так просто: красное вспухло перед глазами, стало багровым и нестерпимо ярким на секунду, потом провально черным – и снова все четко и объемно. Кажется, еще более четко и объемно, чем раньше. Ну, правильно, так и должно быть после смерти. Ты шерсть свою не подпалишь: умный, близко к кострищу не подходишь. А я уже над ним и наблюдаю сверху – как и написано во всех книгах, которые мне пришлось прочитать про начало Посмертия. Я странным образом не боюсь, потому что меня никто пока не встречает и не прошла еще первая ошарашенность: ведь только повернулся ключ – и… Седой человек, что потешно мечется вокруг места очередного городского аутодафе, мне неинтересен, как и другой, лежащий теперь вниз своим так напугавшим меня в последний миг лицом: какая разница теперь, ведь все равно остановить это они не сумели… А ты, друг мой, вышел из подвала все-таки на секунду раньше, чем было сделано то, последнее движение. Может быть, ты тоже – знал и хотел спасти? Какое счастье, что удалось успеть тебя заметить и порадоваться – твоей чудной озабоченной морде. Прощай, настоящий преданный товарищ, больше не встретимся: мы на том рубеже, где пути человека и кота расходятся… Казалось бы – как не вовремя умирать, когда жизнь едва-едва собралась начаться… Но какое странное безразличие к ней, навсегда покидаемой! Жаль, конечно, что хотя бы не завтра утром. Нет, вот завтра утром как раз могло быть жаль – и как еще! Хорошо, что сегодня. Пусть так… А-а, вот и первые зеваки тянутся – конечно, даже ночью как пропустить такой аттракцион… Господи, что это еще! Люди, да остановите же ее кто-нибудь! Девочка бежит… по парапету, сейчас упадет в Неву! Помогите! Ах, ну да, конечно же, теперь никто не услышит… А она ловко так бежит, даже не балансирует, хотя такая маленькая, лет шести, кажется… И коса летит, и платьице… Боже, да это та самая… коса… и платьице…