Критическая масса - стр. 7
? – немолодая соседка в ярком зеленом летнике стояла на крыльце рядом с Мишуткиной матерью, с утра нарядившейся в алую шиденную срачицу3 с расшитым подолом, который и виднелся теперь из-под легкого свободного платья цвета цини4. – На боярыню хочешь походить? Смотри, Маша, дорядишься… Жена красовита – безумному радость5!
– Для себя, – презрительно ответила мать, высокая полная женщина с румяным, немазаным лицом, и, оглянувшись по сторонам, откинула с головы тонкий плат, из-под которого сразу же гладко хлынули неубранные коричнево-золотистые волосы – словно мед потек. – Жарко, сил нет… Лету самый межень6… – ее взгляд упал на неугомонного сына, как раз затеявшего рискованную игру с соседским Васяткой: мальчишки сговорились прыгать через сливную канаву на манер саранчи травной7, совокупив обе ноги, а прыгнувшему дванадесять8 раз подряд, не угодив в воду, предстояло получить в качестве награды большую сахарную коврижку, ожидавшую своего жребия поодаль, на чуть колыхавшейся доске покинутых качелей.
– Мишутка! Сил моих нет больше! А ну, как ноги переломаешь! Лучше коником скачи – да на ровной лужайке, там-от, раз уж на месте не сидится! А не то в дом пойдите, бабка Дарья вам молока с малиной даст! – крикнула Маша в сторону вовсе не обращавших на нее внимания ребятишек.
– Да брось ты себе сердце рвать попусту… Пусть себе резвится, пока живой… В гробу, чай, не попрыгаешь… Мало кто из робят в возраст войдет… Без них горе, а с ними – вдвое9, – соседка Мавра облокотилась на перильца рядом с Машей и зевнула, равнодушно созерцая детскую возню: оба мальчика были уже по уши мокрыми, но больше полудюжины раз никто из них не сумел благополучно перелететь канаву. – Ты лучше послушай, что в городе делается… Оногды10, сказывают, в большом доме у мугазенных амбаров11 у купца Евлогия служилые люди зятя дó смерти убили, когда за книгами старыми пришли. Евлогий с семьей крепко старой веры держится, ну, зятья их отдавать и не захотели… Так одному все персты отсекли на десной12 руке, когда разжать их на Псалтири не сумели, а другого по лбу топорищем огрели – так к вечерне из него и дух вон… А сама ты, подружие, сколькими перстами крестишься?
– Сколькими поп велит, столькими и крещусь, в еретицы подаваться не собираюсь, – мягко огрызнулась потемневшая ликом Маша, все так же неотрывно глядя на хохочущего в радужных каплях сына. – А коли, в воду упав, заклёкнется13… Как думаешь, Мавра?
Подруга снова от души зевнула и принялась обеими руками махать себе на влажное свекольно-красное лицо:
– Ух, и жарища… Но знаешь, я хотя и пущеница14, которую ни один поп не перевенчает, а простоволосой, как ты, даже в закрытом дворе не останусь: еще заглянет кто – сраму не оберешься… Без того всякий, кому не лень, готов камень кинуть… И как ты – мужатица15, а не боишься… А коли челядь мужу донесет, он, как вернется, – ох, за власы-то тебя оттаскает…
– Не заклёкнется Мишутка мой в канаве той дурацкой? – досадливо перебила ее Мария. – Вон уж сколько раз с головой туда ёбрюшился16!
– Мо-ожет… – Мавра медленно повела круглым плечом. – Вон, смотри, Васятка Алёнин чуть продышался… У меня и самой один заклёкнулся. Не в канаве правда – в Москве-реке… На ту излучину, что под холмом нашим, с холопчиками17 побёг, а я недоглядела… Да и сама молода была – двадесять