Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях - стр. 23
Моллюск проще, чище, белее и белковее, совершеннее человека в силу примитивности своей конструкции. Моллюски почти не нервничают – им нечем. Им не так больно умирать, как нам – насквозь пронизанным нервами существам. Поэтому я раздражаюсь, когда близкие говорят мне из лучших чувств: «Ты не нервничай». Как я могу не нервничать – я ведь не моллюск, а человек. Был бы я моллюском – о, как бы я не нервничал!
Когда ловишь камбалу, на крючки иногда лезут раки-отшельники – одинокие существа, которые всю жизнь озабочены квартирным вопросом и вынуждены жить в съёмных раковинах. Мидии дом даётся с рождения, рыбе или тигру он вообще не нужен – нужен только ареал. Отшельнику приходится искать подходящую пустую раковину от скончавшегося моллюска-донора, а потом, по мере вырастания, покидать её и искать новую – расширяться. В моменты переездов он вынужден перемещаться в голом уязвимом виде. В это время его может съесть любое встречное злобное существо, коих в море множество.
Если в ясный день найти мелкое место, раков-отшельников можно рассмотреть и без маски. Вытащив рака из раковины, видим, как его тело мягко и беззащитно. Ему, должно быть, очень страшно остаться без домика. Но будь он двухметрового размера, думаю я, вглядываясь в его инопланетное, жуткое лицо с глазками-антеннами и усиками, – мы бы обмирали от ужаса, встретив под водой этого монстра. Рыбы почему-то не выглядят страшными – может быть, потому, что они больше похожи на людей.
Мёртвую ракушку, куда заползает рак-отшельник, не имеющий собственной раковинки, напоминает мне современная Европа.
Крабы ходят боком, как заднеприводная Toyota Mark II («марк», «маркушник», «марковник»…) в заносе. Это своего рода морская буква «Г», «траектория краба» вместо «хода конём». Не у крабов ли японцы подсмотрели дрифт, основанный на скольжении машины в заносе? Или дело в том, что в Японии не хватает территории для протяжённых трасс, вот и решили изобрести автоспорт, требующий всего лишь компактного кольца-клумбы – «паддока»?
Ещё в начале XX века Арсеньев писал: во Владивостоке цена крабов поднялась более чем вдвое. Представитель любого поколения скажет, что раньше всего было больше, и я – не исключение. В детстве мы покупали в магазине огромных крабов «в сборе» и потом варили их в вёдрах или тазах. Высший пилотаж – вытянуть из длинной лапы цилиндр варёного, подсоленного морем крабьего мяса целиком, до тоненького кончика, не разрезая хитиновый материал клешни. Потом мы с сестрой играли опустевшими жёсткими конечностями краба. Одни оканчивались чёрным когтем, другие – суставом-клешнёй с зубчиками и пучочками тёмных волос… В Магадане я узнал, что у краба есть икра – тёмная, почти чёрная.
Маленькие крабики живут у самого берега и по ночам толпами выходят на сушу. Им свойственна крабрость – я видел, как крабик размером с детскую ладонь отважно бился с лайкой, пока не остался без конечностей и не погиб.
Пауки почему-то кажутся мне омерзительными и устрашающими, крабики – совсем нет. Огромные крабы могут внушать страх, но не отвращение. Казалось бы, и крабы, и кальмары, и креветки выглядят не менее отталкивающе, чем какие-нибудь тараканы, даже страшнее; но мы привыкли к их облику – а вот к поеданию тех же тараканов или кузнечиков относимся по-прежнему брезгливо. Ничего, когда-нибудь распробуем и их.