Криминал-шоу. Повести - стр. 38
Сейчас бы помолиться, но не было умения. Хотя своеобразный иконостас в квартире имелся. На средней полке стеллажей к корешкам зелёных с золотом томов Достоевского прислонены маленькие штампованные иконки: Казанская Божия Матерь, Господь Вседержитель, святая мученица Зоя. А сбоку, над телевизором, висело ещё и большое распятие, очень впечатляющее. Его сделал сам Игорь в университетские годы по гравюре Дюрера, когда ненадолго увлёкся резьбой по дереву.
Он вообще в жизни много чего перепробовал: и рисовал, и выпиливал, и выжигал, и лепил, и даже вышивал гладью. Во всём взблёскивал подобием таланта, но терпением его Бог обидел, он быстро угасал, бросал начатое, терял интерес. Распятие так и осталось единственным свидетельством способностей Игоря к искусной резьбе по дереву.
Зоя вспомнила, какая история с этим распятием вышла на свадьбе-новоселье. В новой квартире одним только украшением на голых стенах и был деревянный Иисус Христос на кресте. И вот декан факультета Щурьев – пригласила его Зоя мимоходом, из вежливости, но он таки припёрся, – который за столом всё снисходительно жмурился, благосклонно посматривал вокруг, словно это он выбил квартиру аспирантке, вдруг преобразился. Он перестал оглаживать свои усы, бородку и лысину а-ля Владимир Ильич, осовелые глаза его округлились, он икнул и побледнел, уставившись в одну точку. Что случилось: отравился? Подавился? Уж Зоя кинулась было к соседям – звонить в «скорую», но тут товарищ декан оклемался малость, ком в горле сглотнул и приказал Зое: пойдёмте на кухню – архиважный разговор.
На кухне Щурьев, побагровев, зашипел:
– Как вам не стыдно! Ведь вы член партбюро факультета! Вы позорите звание коммуниста! Если не снимете это религиозное безобразие со стены, ваше персональное дело будем рассматривать на партсобрании!..
Зоя в очередной раз прокляла тот хмурый день, когда колхозный парторг в родной Тынковке предложил ей вступить в ряды борцов за светлое будущее человечества, и она сдуру, по малолетству и комсомольской восторженности, согласилась. Однако на сей раз она именно как истая коммунистка натиск начальства выдержала стойко: распятие, дескать, повесил муж – он снять не позволит. Щурьев на дыбы: мол, в парторганизацию мужа сообщит… И был ужасно фраппирован, узнав, что Игорь Половишин не имеет к ленинской благородной партии ровно никакого отношения. Тогда разгневанный донельзя декан тут же резко распрощался со всеми, удалился и потом долго ещё мотал Зое нервы на кулак, что он преталантливо умел делать, вызывая её через день да каждый день на атеистические беседы…
Каково же было изумление Зои, когда уже в новые времена в областной газете она прочитала статью Щурьева, в которой наткнулась на фразу: «Как глубоко и мудро сказано в Евангелии от Матфея…» Боже мой, да неужто так замечательно скоро и так на диво кардинально можно перестроиться? Вот фарисей так фарисей! И сколько их таких вызрело, развелось в многострадальной стране!.. Шурьев даже, что было совсем смешно и гнусно, истребил свои ленинские усы и бородку, и Зоя не удивилась бы, увидев в начале пресловутой перестройки на лысом надлобье своего начальника характерное тёмное пятно…
За окном звучно, как выстрел, хлопнула дверца машины. Зоя вздрогнула, очнулась. Вот нашла о чём думать! Она взглянула – четыре часа. Так, пора приготовиться. Надо все деньги рассортировать, отсчитать выкупные да Нине сразу три тысячи вернуть. Зоя вынула из серванта прежние двести восемнадцать тысяч, положила на журнальный столик, достала из сумочки свёрток в «Московских новостях». Она брезгливо развернула захватанную грязную газетку, поплевала символически на пальцы, сняла верхнюю тысячерублёвку…