Крик журавлей в тумане - стр. 21
– Слышь, ты, тетеря, – заорал он в лицо Наде, – нече тут тоску изображать. Бери тряпку и прибирайся быстро. А то все по-новой…
Надя вздрогнула.
– Ожила! То-то же. Давай, вставай, убирайся. И помни – никому ни слова. На носу заруби. Ни-ко-му! Ремень вот он, всегда при мне, запорю, и никто с меня не спросит. А если спросит, найду че ответить, рисования твои представлю…
Добравшись до своего угла, Надя легла. Она не чувствовала телесной боли, потому что душевная боль терзала ее сильнее. Раньше Надя мечтала о том времени, когда она уедет из Воркуты. Там, в другом мире, она надеялась встретиться с высоким темноволосым юношей, похожим на ее отца. Он стал бы для нее защитником, она ему – верной женой. Но теперь все изгажено. Девичью надежду, веру, любовь Зотов растоптал, распяв Надю на газетах с портретами друга счастливого детства – Сталина.
Ночью, когда вся семья Зотовых дружно храпела, она ушла из их постылого дома. Унижению она предпочла смерть. Пустынные улицы Воркуты, укрытые черным бархатом ночи, встретили ее тишиной. Полярная осень, короткая, как последний вздох перед уходом в белое безмолвие, вступала в свои права. Надя шла наугад, не разбирая дороги. Из потаенного карманчика она достала крестик. Его разноцветные камни, преломляя лунный свет, мерцали загадочными бликами. На мгновение Наде показалось, что в них отражаются лица тех, кто покинул этот мир, безмерно любя ее. Воспоминания закружили ее, отдаваясь щемящей болью в груди. Далекая Москва… уютный дом… запах бабушкиных пирогов… картины на стенах… смеющийся отец у своих пейзажей… пианино… игра в четыре руки «Утро туманное, утро седое»…
Впереди предрассветными тусклыми огнями маячил вокзал. Подойдя к дверям, возле которых мама просила милостыню, Надя остановилась и посмотрела в серое небо.
«Прости меня, мама, за то, что я тоже не смогла здесь жить. Пусть нас не будет на земле, если им так уж сильно этого хочется. Обо мне никто здесь не заплачет. Зато там, на небе, я буду рядом с вами, и мы будем снова любить друг друга, и нам снова будет хорошо».
Надя зажала в кулаке крестик и решительно пошла в сторону железнодорожных путей.
«Это не страшно, не бойся, – мысленно уговаривала она себя, – всего минутку потерпеть, и все.
Мама с папой уже, наверное, ждут меня на небесах. Осталось сделать навстречу им всего только один шаг, и все мы будем вместе, навсегда. Рядом с ними я буду в безопасности, и никто никогда надо мной не надругается и не обидит».
Она остановилась на самом краю платформы и огляделась. Поезда перекликались короткими паровозными гудками. Белесый туман поглощал горьковатый вокзальный воздух, придавая запаху мазута утреннюю свежесть. Вдалеке послышалось лязганье вагонов. Надя приготовилась. В памяти вдруг всплыла бабушкина молитва.
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, – зашептала Надя, услышав вдруг бешеное биение собственного сердца.
Поезд-товарняк затормозил у соседней платформы. Судьба играла против нее, затягивая время прощания с жизнью.
– Девушка! – какой-то человек, вынырнув из тумана, подбежал к ней. – Постерегите мои вещи, я мигом, – он бросил ей под ноги сумку и снова скрылся в тумане.
Едва он исчез, как утренняя тишина взорвалась сиреной милицейских свистков. Затем с криком: «Стой, кому говорят», – из тумана выскочили три милиционера.