Кричи громче - стр. 27
– Я целыми днями рядом. Все как обычно.
– Да что за бред?! Ты рядом, но не со мной! Давай, поговорим… Ты переживаешь? Тебе сложно? Ты же знаешь, что со мной не нужно быть суперменом. О страхах и проблемах тоже можно говорить. Я выслушаю. Правда, Яр…
– Да оставь ты меня, на хрен, в покое, – рявкает так, что на шаг отскакиваю. Потом тише, с трудом выговаривает: – Пожалуйста, Машка… Уходи.
Киваю, глотая обиду. Долго стою, настолько трудно заставить себя двигаться. А когда ухожу, дверью с такой силой трескаю, если бы окна были, точно бы вылетели.
Выплакав все слезы, давлюсь своим супом в одиночестве. Убираю грязную посуду и, снимая с зарядки телефон, подключаю к нему гарнитуру. Сажусь на табурет у стены и жму на кнопку включения.
Сети по-прежнему нет, но можно хотя бы просматривать фото мамы с папой, прослушивать их голосовые сообщения. По сто двадцатому кругу.
«Привет, цветочек! Я тут заскочила в ТЦ, увидела одно платье… В общем, купила тебе. Вроде как не слишком розовое и не слишком кукольное, – мама смеется. – Ладно, шутки в сторону. Оно черное и с крутыми камнями на лифе. Тебе понравится! Дуй скорее домой. Хочу, чтобы ты примерила».
«Маш, что за юмор? Ты где так поздно? Папа нервничает».
«Ладно, если с Яром… Окей. Передавай ему привет».
Сама не замечаю, как снова плачу. Стараюсь делать это тихо, хотя Градскому в любом случае плевать.
Нахожу переписку с папой и еще горше захлебываюсь.
«Почему я не могу называть тебя «Сахарная кукуруза»?»
У папы даже смех особенный. Такой… По силе эмоций, которые во мне разбиваются при его звучании, такой эффект дает лишь голос Ярика. Мурашечный у Градского голос. Сильнее, чем у папы… Да, скорее всего. Такой только у Ярика.
«Я знаю, что мы не индейцы. Но это не помешает мне называть тебя «Сахарная кукуруза»».
«Ты когда освободишься, позвони. Есть серьезный разговор».
И вдогонку:
«Слушай… Я не пугаю. Просто позвони. Ругать не буду».
Папа никогда не ругал. Что бы я ни вытворяла. Всегда вправлял мозги долгой воспитательной беседой. Меня это не бесило, как случалось у сверстников. Постоянно все на проповеди родителей жаловались. Тот же Ярик… Опять я о нем…
Я обожала с папой разговаривать. У него на все находятся самые веские аргументы и самые крутые примеры. Всегда с открытым ртом его слушала. И старалась не подводить. Для меня самой худший кошмар – разочаровать родителей.
Не хочу дальше ковырять раны, но упорно тянет смахнуть ленту «входящих» на самый верх. Там находится наша переписка с Ярославом. Он у меня всегда первым был. По частоте всех перебивал. Мог «наговорить» что-то, даже когда мы в одной комнате находились. А уж когда разбредались по домам, смартфон, не умолкая, пиликал, оповещая о новых сообщениях.
Листаю и жму пальцем, чтобы открыть.
Смеюсь сквозь слезы, проигрывая видеозапись, где он снимает себя в зеркале с обнаженным торсом. Пыхтит сигаретой, корчит лицо и мышцы надувает. Под видео приписка: «Сладких снов, святоша».
На следующей – Ярик, пошло двигая бедрами, танцует под латину. Камера, должно быть, установлена на штативе. В кадре он во весь рост и, как всегда, с зажатой в зубах сигаретой.
Прижимая ладонь к разнывшемуся животу, чувствую, как безотчетно ускоряется сердцебиение и учащается дыхание. Чтобы добить себя, нахожу нашу августовскую переписку.