Криасморский договор. Плата за верность - стр. 3

– Там может быть что угодно, – настаивал Веззам.

Артанна вышла из-за стола и поманила его за собой.

– Вот именно! – понизив голос, проговорила командир, перейдя на вагранийское наречие. – Хватит с меня их интриг. Не хочу иметь с Ваг Раном ничего общего.

– Но что, если в этом письме нечто действительно важное?

Сотница смерила Второго тяжелым взглядом и ничего не ответила. Веззам отлично помнил, с какой ненавистью она отзывалась о Шано Оддэ – советниках, отдавших тот роковой приказ.

– Пожалуйста, – взмолился Веззам.

Второй видел внутреннюю борьбу, отразившуюся на лице Сотницы. Артанна многое пережила, но боль и непонимание, связанные с потерей семьи и невозможностью вернуться домой, терзали ее сильнее всего. Веззам знал это и оттого чувствовал себя гадко, заставляя командира ворошить дурное прошлое.

– Ладно, – вздохнула женщина и сломала печать. – Будь что будет.

Она долго изучала текст, вспоминая письменность, которой не пользовалась уже много лет. Закончив читать, Артанна резко бросила бумагу в ближайший костер.

– Что там было? – Веззам наблюдал над корчившимся в агонии листом.

– Один из членов Шано Оддэ ищет встречи. Заливар нар Данш.

– И?

– Он ее не найдет.

Домовое Святилище в поместье Деватонов не уступало великолепием храмам священного Агарана. Резные скамьи из дорогих пород дерева, золотая и серебряная утварь, ослепительной красоты витражи из гацонского стекла, статуи – все это было призвано заставить грешника благоговеть не только перед величием господним, но и перед богатством Дома Деватон.

И оттого Демос еще сильнее ненавидел это место.

В Амеллоне, где он провел большую часть жизни – еще до того момента, как роковой пожар унес жизни его жены и детей, а сам Демос стал зваться Горелым лордом, – все было скромнее и проще. Но здесь, в столице империи, его семья играла на публику. Любыми средствами Дом Деватон напоминал, что склонял голову лишь перед императором.

«И Великим наставником, – подумал он. – Нужно же время от времени тешить самолюбие “его церковнейшества”».

Демос поднял глаза вверх: окутанные дымкой тонкие колонны тянулись к небу, из стрельчатых окон лился разноцветный свет. Он сидел на передней скамье, рассеянно перелистывая страницы Священной книги, тексты которой знал наизусть. Демос презирал двуличность, свойственную большинству церковников, и сомневался в существовании бога, но был достаточно осмотрителен, чтобы держать крамольные мысли при себе.

«Нет уж, к моим откровениям мир покамест не готов».

Потому Демос старательно посещал молебны, жертвовал крупные суммы и даже ходил на исповедь, хотя не открывал перед наставниками душу, каждый раз придумывая убедительные грешки. Меньше всего ему сейчас были нужны лишние проблемы с Великим наставником Ладарием.

«С учетом моей недавней находки, от дела, в котором были замешаны мой венценосный дядюшка Маргий и предыдущий канцлер, теперь вполне отчетливо пахнет церковными благовониями. Я мог бы восстать против любого Дома, любого правителя… Но не против Эклузума и его главы».

От тяжелого аромата, источаемого курильницей, шумело в голове. Заунывные песнопения проносились эхом по нефу храма. Демос лишь открывал рот, не издавая ни звука – незачем позориться, когда через проход, буквально в десяти шагах, дочь короля Энриге Гацонского возносила молитву голосом дивной красоты. Чистоте пения леди Виттории мог позавидовать любой театральный кастрат, и Демос был вынужден признаться, что искренне наслаждался редкой возможностью приобщиться к прекрасному.