Крестовые походы. Под сенью креста - стр. 30
Надо сказать, что чрезвычайно развитый в Европе культ святых мест и сам по себе сыграл в высшей степени значительную роль в успехе проповеди крестовых походов. В религиозной жизни XI века святые выполняли важнейшую функцию: они выступали заступниками за людей перед небесным Судом, позволяя церкви предоставлять грешникам возможность спасения. На земле их физические останки и принадлежавшие им предметы, как и другие священные реликвии, излучали virtus – благотворную духовную энергию, которая благодетельно действовала на верующих. Люди искренне верили, что именно в таких местах на них нисходит Святой Дух и свершаются всякие чудеса. Но самые святые места на земле – Иерусалим, храм Гроба Господня, Голгофа – находились в руках «нечестивцев-осквернителей». Поэтому не зря в своей речи папа Урбан так много говорил об ужасах, творимых турками. Слова его, независимо от их правдивости, послужили мощным стимулом, возбудившим в его пастве желание освободить главные христианские святыни.
И все же, несмотря на всю важность духовных стимулов, сводить только к ним причины необычайного воодушевления, охватившего сотни тысяч, если не миллионы, людей, было бы абсолютно ошибочным. Да, для невежественной крестьянской массы, весной 1096 года ринувшейся в неизвестность, они были самыми главными, но даже и для нее далеко не единственными. Для рыцарства и вообще для феодального класса материальные стимулы важны были не меньше, чем духовные. Так что же, помимо духовных устремлений, привлекало и простой народ, и власть имущих в идее крестового похода?
Положение простонародья (99% его составляло крестьянство) было в XI веке ужасающим. Самым страшным явлением был голод, тиски которого почти постоянно сжимали деревню. Даже в обычные годы крестьянские семьи жили впроголодь, едва дотягивая до нового урожая. Но если уж год выдавался неурожайным... А таких лет в XI веке было, ни много ни мало, – двадцать шесть.. Особенно тяжелым выдался конец столетия: «семь тощих лет» – так был назван период с 1087 по 1094 год. Люди умирали тысячами, ели коренья и даже человеческое мясо. Страшную картину голода того времени рисует бургундский монах Глабер:
Принятие креста
«...Когда был съеден домашний скот и птица, люди дошли до того, что вырывали друг у друга падаль и прочие отвратительные отбросы. Некоторые, спасаясь от голодной смерти, ели лесные коренья и водоросли – все напрасно!.. Страшно теперь и рассказать, до какого падения дошел тогда род человеческий. Увы! О ужас! Случилась вещь, ранее почти вовсе неслыханная: обезумевшие от лишений люди были доведены до того, что решились есть человеческое мясо... На путников нападали те, кто посильнее, делили их на части и, изжарив на огне, пожирали... Во многих местах тела, вырытые из земли, тоже шли на утоление голода...».
Картина, достойная Апокалипсиса. Неудивительно, что на голодающее, задавленное феодальным гнетом крестьянство слова Урбана II об истекающей молоком и медом земле Палестины произвели самое глубокое впечатление. Земля, где никто не будет голодать, где не будет хозяев, заставляющих работать на барщине по шесть дней в неделю – таким представлялся Восток простонародью. «Хлеб, земля и воля» – вот главные мечты крестьян средневековой Европы.