Крестоносцы - стр. 80
Спустя некоторое время он увидел в сумраке ночи десятка полтора всадников. Один из них ехал впереди, в нескольких шагах от прочих, но, видно, не имел намерения укрыться и громко распевал песню. Збышко не мог разобрать слов, но до слуха его явственно долетало веселое «Гоп! Гоп!», которым незнакомец заканчивал каждый куплет своей песни.
«Наши!» – сказал он про себя.
Однако через минуту крикнул:
– Стой!
– А ты сядь! – ответил шутливый голос.
– Вы кто такие?
– А вы кто такие-сякие?
– Вы что за нами гонитесь?
– А ты что дорогу загородил?
– Отвечай, а то тетива натянута.
– А наша перетянута – стреляй!
– Отвечай по-людски, ты что, в беде не бывал, нужды не видал?
На эти слова Збышку ответили веселой песней:
Збышко поразился, услыхав такой ответ, а тем временем песня смолкла, и тот же голос спросил:
– А как здоровье Мацька? Скрипит еще старина?
Мацько приподнялся на телеге и сказал:
– Боже мой, да ведь это наши!
Збышко тронул коня.
– Кто спрашивает про Мацька?
– Да это я, сосед, Зых из Згожелиц. Чуть не целую неделю еду за вами и расспрашиваю про вас по дороге.
– Господи! Дядя! Да ведь это Зых из Згожелиц! – крикнул Збышко.
И все весело стали здороваться. Зых в самом деле был их соседом и к тому же человеком добрым, которого все любили за веселый нрав.
– Ну, как вы там поживаете? – спрашивал он, тряся руку Мацька. – Еще скачете или уже не скачете?
– Эх, кончилось уже мое скаканье! – ответил Мацько. – До чего же я рад вас видеть. Боже ты мой, будто я уж в Богданце!
– А что с вами? Я слыхал, вас немцы подстрелили.
– Подстрелили, собачьи дети! Жало застряло у меня между ребрами…
– Боже ты мой! Как же вы теперь? А медвежьего сала попить не пробовали?
– Вот видите, – сказал Збышко, – все советуют пить медвежье сало. Нам бы только доехать до Богданца! Сейчас же пойду на ночь с секирой под борть.
– Может, у Ягенки есть, а нет, так я у соседей спрошу.
– У какой Ягенки? Разве вашу не Малгохной звали? – спросил Мацько.
– Эх! Какая там Малгохна! Третья осень с Михайла пойдет, как Малгохна в могиле. Задорная была баба, царство ей небесное! Но Ягенка в мать уродилась, только что еще молода…
…Говорил я Малгохне: не лезь на сосну, коль тебе пятьдесят годов. Какое там! Влезла. А сук под ней возьми и подломись, она и грянулась наземь! Скажу я вам, ямку выбила в земле, да через три дня Богу душу и отдала.
– Упокой, Господи, ее душу! – сказал Мацько. – Помню, помню… подбоченится, бывало, да начнет браниться, так слуги на сеновал прятались. Но хозяйка была замечательная! Значит, с сосны свалилась?.. Скажи пожалуйста!
– Свалилась, как шишка на зиму… Ох и горевал я! После похорон так напился, что, верите, три дня не могли меня добудиться. Думали уж, что и я ноги протянул. А сколько я потом слез пролил – море! Но и Ягенка у меня хорошая хозяйка. Все сейчас у нее на руках.
– Я что-то плохо ее помню. От горшка два вершка была, когда я уезжал. Под конем могла пройти, не достав до брюха. Эх, давно уж это было, сейчас она, верно, выросла.
– На святую Агнешку пятнадцать ей стукнуло; но я ее тоже чуть не целый год не видал.