Крестоносцы - стр. 62
– А где же король?
– После похорон уехал на Русь.
– Ну, значит, ничего не поделаешь.
– Ничего. Каштелян сказал еще мне: «Жаль его, да и княгиня Анна просит, но не могу, никак не могу».
– А княгиня Анна еще здесь?
– Спасибо ей! Хорошая женщина. Она еще здесь, потому что Дануся заболела, а княгиня любит ее, как родную дочь.
– Ах ты Боже мой! Так и Дануся захворала. Что же с нею такое?
– Да разве я знаю?.. Княгиня говорит, будто сглазили.
– Это, верно, Лихтенштейн! Не кто иной, как Лихтенштейн.
– Может, и он. Да ведь что с ним поделаешь? Ничего.
– Так это потому меня все забыли, что она была больна…
Збышко стал широким шагом расхаживать по темнице, затем схватил и поцеловал руку Мацька и сказал:
– Да вознаградит вас Бог за все, что вы сделали, – ведь это вы из-за меня умрете, но уж раз вы до самой Пруссии добрались, так, пока еще совсем не свалились, сослужите мне еще одну службу. Сходите к каштеляну и попросите его, чтоб на рыцарское слово отпустил меня, ну хоть на двенадцать недель. Я вернусь, и тогда пусть уж рубят мне голову, а так ведь нельзя погибать нам, не отомстивши. Знаете… я поеду в Мальборк и тотчас пошлю вызов Лихтенштейну. Иначе никак нельзя. Либо он умрет, либо я!
Мацько потер лоб:
– Сходить-то я схожу, да только позволит ли каштелян?
– Я дам рыцарское слово. На двенадцать недель, больше мне не надо.
– Что там говорить: на двенадцать недель! А если тебя ранят и ты не вернешься, что тогда подумают?..
– Хоть на четвереньках приползу. Не бойтесь! А тем временем, может, король вернется из Руси; тогда можно будет упасть к его ногам и просить о помиловании.
– Это верно, – сказал Мацько.
Однако, помолчав, он прибавил:
– Мне ведь каштелян вот что еще сказал: «Мы о вашем племяннике из-за смерти королевы забыли, а теперь надо уж кончать с этим делом».
– Да нет, он позволит! – с надеждой сказал Збышко. – Он ведь знает, что шляхтич сдержит слово, а сейчас ли мне голову рубить или после Михайлова дня, это ему все едино.
– Что ж! Еще сегодня схожу.
– Сегодня вы подите к Амылею и немножко отлежитесь. Пусть он вам какого-нибудь снадобья к ране приложит, а завтра сходите к каштеляну.
– Ну, с Богом!
– С Богом!
Они обнялись, и Мацько направился к выходу, однако на пороге остановился и наморщил лоб, точно что-то вдруг вспомнив:
– Да ведь ты еще не носишь рыцарского пояса! Лихтенштейн скажет, что с неопоясанным драться не станет, – что ты с ним тогда поделаешь?
Збышко смутился, однако только на одно короткое мгновение.
– А как же на войне бывает? – спросил он. – Разве опоясанный непременно выбирает опоясанных?
– Война – это война, а поединок – это совсем другое дело.
– Так-то оно так… однако погодите… Надо как-нибудь это дело уладить. Да вот… есть выход! Князь Януш меня опояшет. Если княгиня с Дануськой его попросят, он опояшет. А по дороге я еще буду драться в Мазовии с сыном Миколая из Длуголяса.
– Это из-за чего же?
– Миколай – вы его знаете, тот придворный княгини, которого зовут Обухом, – обозвал Данусю коротышкой.
Мацько воззрился на него в изумлении, а Збышко, желая, видно, получше растолковать ему, в чем дело, продолжал:
– Я этого тоже не могу простить, а ведь с Миколаем не приходится драться, ему уж, пожалуй, все восемьдесят.
– Послушай, парень! – воскликнул Мацько. – Жаль мне твоей головы, но ума твоего нисколько, потому что глуп ты как пень.