Крестики и нолики - стр. 14
– Только через мой хладный труп! Так я и знал, что уступать требованиям Пангейского экономического сообщества хотя бы раз – большая ошибка. Боже, храни нас от либералов и пустышек!
В папином голосе было столько яда, что я поморщилась. И мне еще не доводилось слышать, чтобы он называл нулей пустышками. Пустышки… Что за ужасное слово! Гнусное. Мой друг Каллум – не пустышка. Он не…
– Освободительное Ополчение недовольно темпами перемен в нашей стране. Они требуют…
– А кто, собственно, такие «они»? – свирепо спросил папа. – Кто возглавляет Освободительное Ополчение?
– Не знаю, сэр. Пробраться до самого верха – дело небыстрое, а Освободительное Ополчение ведет себя донельзя бдительно. Каждое боевое подразделение состоит из разных ячеек, а для связи с другими ячейками у них множество разных явок. Выяснить, кто у них главный, крайне сложно.
– Оправдания мне не нужны. Займитесь делом. Я вам за это плачу. Не хочу потерять место в правительстве из-за каких-то смутьянов-террористов.
– Они называют себя бойцами за свободу, – заявил папин гость.
– Да пусть кем угодно себя называют, хоть потомками ангела Шаки – мне все равно: они подонки, и я хочу, чтобы их уничтожили. Всех до единого.
Молчание. Потом:
– Я буду работать над этим.
Единственным ответом было папино презрительное хмыканье.
– Сэр, насчет наших встреч… С каждым разом риск все больше. Надо найти какой-то более безопасный способ связи.
– Я по-прежнему настаиваю на личных встречах не реже раза в месяц.
– Но это опасно, – возразил папин собеседник. – Я каждый раз рискую жизнью…
– Не желаю слушать. Можете звонить мне и писать имейлы в любой момент, но я хочу видеть вас по меньшей мере раз в месяц. Это понятно? – рявкнул папа.
Его собеседник молчал так долго, что я уж подумала, он никогда не ответит. Но потом он выдавил:
– Да, сэр.
Я прокралась поближе к гостиной. С кем это папа разговаривает? Я только слышала голоса.
– Пустышки пойдут в школу, где учится моя дочь… – Я прямо слышала, как папа раздувает ноздри. – Если мой план не осуществится, переизбраться через год я смогу разве что чудом. Меня распнут.
– В Хиткрофт идут всего трое или четверо, верно? – спросил его гость.
– Это на три-четыре больше, чем должны были сдать вступительный экзамен по моим расчетам, – с отвращением ответил папа. – Если бы я считал, что у кого-то из них есть вероятность попасть в Хиткрофт, я бы вообще не стал вносить поправки в закон об образовании.
Каждое его слово было будто отравленный кинжал. У меня мурашки побежали по коже, сердце было готово разорваться. Мне было так… так обидно. Папа, мой папа…
– По всей стране в школы для Крестов пойдет десятка два нулей, не больше. Не так уж и много, – заметил гость.
– Когда мне захочется узнать ваше мнение, я за него заплачу, – отмахнулся папа.
Знает ли он, что один из нулей, которые пойдут в мою школу, – Каллум? Он это учитывает? Вряд ли. Я сделала еще один робкий шажок вперед. Заглянула в переднюю. В продолговатом зеркале напротив входа в гостиную было ясно видно папу. Папин гость отражался только сзади, поскольку сидел спиной к двери, но я прямо-таки оторопела: он был нулем. У него были светлые волосы, стянутые в хвостик, и он был одет в вытертую дубленку и высокие коричневые ботинки с серебристыми цепочками над каблуками. Я даже и не помнила, когда в последний раз видела нулей у нас дома – кроме разве что помощников на кухне или уборщиц. Что он здесь делает? Кто это? Ерунда какая-то. И все, что они говорили, тоже какая-то ерунда.