Крест и корона - стр. 39
Как-то утром, когда я неподвижно лежала в полудреме, дверь в камеру распахнулась и появилась роскошно одетая леди Кингстон. На этот раз на ней был остроконечный головной убор, украшенный крохотными драгоценными камушками.
– Вы здоровы, госпожа Стаффорд?
Я пожала плечами. Вопрос показался мне более чем неуместным.
– Вид у вас неважный. – На ее лице появилось озабоченное выражение, и я подумала, что это, скорее всего, одна из тех масок, которыми эта женщина ловко пользуется, чтобы завоевать доверие заключенных, а потому ничего не ответила.
Она вложила что-то в мои руки. К моему удивлению, оказалось, что это несколько книг, довольно увесистых. На каждой обложке было выгравировано: «Сумма теологии, сочинение Фомы Аквинского».
– Спасибо, – прошептала я, поглаживая обложки.
– Вам еще что-нибудь нужно? – спросила жена коменданта.
– Теперь уже ничего. Благодарю вас, леди Кингстон.
Она пару минут смотрела на меня, а затем с чувством сказала:
– Вы не похожи на других, госпожа Стаффорд. Обычно женщины засыпают меня просьбами. – И вышла из комнаты.
Если бы не книги, оставшиеся у меня в руках, я бы решила, что она привиделась мне во сне, настолько странным был этот визит. Не прошло и часа, как ко мне заявился еще один посетитель. В мою камеру пришел лейтенант и с обычной своей немногословностью приказал мне следовать за ним. Я почувствовала, как на меня накатила волна страха вперемешку с горечью. Принести мне книги накануне моего уничтожения – это казалось чрезмерной жестокостью даже для Тауэра.
Лейтенант повел меня не тем путем, которым я пришла сюда. Мы оказались на галерее, и я заморгала, почувствовав, что глаза мои отвыкли от яркого солнца. Мы прошли по всей галерее футов тридцать, потом лейтенант остановился. Я ждала, что он откроет дверь, но мой тюремщик вместо этого развернулся и повел меня обратно – туда, откуда мы пришли. Затем снова остановился.
– Что мы делаем? – поинтересовалась я.
– Сэр Уильям и леди Кингстон приказали отвести вас на прогулку, госпожа Стаффорд, – пояснил лейтенант.
– Зачем?
Он не ответил, только сделал движение головой вперед, и мне не оставалось ничего другого, как ходить с ним туда-сюда по галерее. На дальнем ее конце я могла, вытянув шею, увидеть росшие на лужайке шелковицы: листва на них стала еще гуще.
– Не могли бы вы рассказать что-нибудь о моем отце? – попросила я.
– Не положено. Не советую и дальше задавать вопросы, или я верну вас в камеру, – резко сказал он.
У меня не было ни малейшего желания спешить обратно. Это была лучшая из прогулок, какие я когда-либо совершала. А потому я больше не задавала никаких вопросов, пока лейтенант не решил, что гулять уже достаточно. И тогда я рискнула-таки поинтересоваться:
– А сколько времени я уже нахожусь здесь, в Тауэре?
Я думала, что лейтенант опять откажется отвечать. Но он сказал:
– Двадцать три дня.
Я удивилась, что он назвал эту цифру моментально, словно она была у него наготове.
На следующей неделе условия моего содержания в тюрьме чудесным образом изменились. Теперь Сюзанна или бифитеры приносили мне тушенную с кореньями баранину, вареную говядину, жареных каплунов или жаворонков, а также эль. Все это подавалось на оловянной посуде. Появилась мебель – стул и стол. В камере у меня стали чаще убирать. На каменный пол клали свежий тростник. Мне даже выдали свежее белье.