Крест и король - стр. 2
Шум толпы стих, едва получивший причащение и благословение Альфред повернулся к ней, чтобы произнести слова присяги. Впервые за время службы была забыта латынь и зазвучала английская речь, когда главный олдермен задал Альфреду церемониальный вопрос:
– Оставляешь ли ты нам наш старинный закон и обычай и клянешься ли своей короной блюсти справедливые законы и защищать права своих людей от любого врага?
– Клянусь! – Альфред оглядел набитый людьми собор. – Я всегда поступал по справедливости и буду так поступать впредь.
Пронесся одобрительный гул.
«Наступает острый момент», – подумал Шеф, когда олдермен шагнул назад, а вперед вышел епископ. Во-первых, епископ был непозволительно молод – на что имелись свои причины. После того как Альфред конфисковал имущество Церкви и был отлучен папой римским, после Крестового похода против отступника и заявлений об окончательном разрыве страну покинуло все старшее духовенство, от архиепископов Кентерберийского и Йоркского до последнего епископа и аббата. В ответ на это Альфред отобрал с десяток наиболее способных молодых священников и сказал им, что Церковь Англии отныне в их руках. Сейчас один из них, Энфрит, епископ Уинчестерский, каких-то шесть месяцев назад еще священник в никому не известной деревушке, вышел вперед, чтобы задать свои вопросы.
– Государь, мы просим твоей защиты для Святой Церкви и справедливых законов и правосудия для всех, кто к ней принадлежит.
Энфрит и Альфред целыми днями вырабатывали эту новую формулу, припомнил Шеф. В традиционной формуле говорилось о подтверждении всех прав и привилегий, о сохранении доходов и десятины, имущества и земельных владений – всего, что Альфред уже отобрал.
– Я дам вам защиту и справедливый закон, – отвечал Альфред. Он снова окинул взглядом собор и добавил непредусмотренные слова: – Защиту тем, кто принадлежит к Церкви, и тем, кто не принадлежит. Справедливый закон для верующих и для остальных.
Опытные хористы Уинчестера, монахи и иноки, грянули песнь о первосвященнике Садоке «Unxerunt Salomonem Zadok sacerdos», пока епископ готовился к торжественному миропомазанию, чтобы Альфред в буквальном смысле слова сделался помазанником Божиим, восстание против которого было бы святотатством.
«Вскоре, – подумал Шеф, – настанет трудный для меня момент».
Ему очень подробно растолковали, что в Уэссексе со времен недоброй памяти королевы Эдбур не было своей королевы и что жена короля отдельно не коронуется. Тем не менее Альфред настоял, чтобы его жена предстала с ним перед народом в память о самоотверженности, что она проявила в войне с франками. После возложения короны, вручения меча, перстня и скипетра Альфред будет ждать, что его жена выйдет вперед и будет представлена собравшимся – не как королева, но как леди Уэссекс. И кому же еще вести ее к алтарю, как не брату и соправителю короля Шефу, владения которого смогут перейти к сыну Альфреда и леди Уэссекс, если у него не будет своих детей?
«Я теряю ее во второй раз», – горестно подумал Шеф.
Ему снова придется позабыть любовь, ту страсть, что некогда вспыхнула между ними. В первый раз виной всему был человек, которого они оба ненавидели, а теперь, словно в наказание, Шеф должен отдать ее человеку, которого они оба любят. Когда Торвин подтолкнул его могучим локтем, напоминая, что пора вести к алтарю леди Годиву со свитой девушек, Шеф перехватил ее взгляд – ее торжествующий взгляд – и ощутил, как его сердце обратилось в лед.