Кремлевские жены - стр. 30
– Значит, все-таки было между Лениным и Арманд?
– Я свечу не держал.
Крупская – великий конспиратор. Умела затемнить и замолчать все, что угодно, лишь бы ее главная цель – победа революции – осуществлялась по намеченному плану. Если Ленину суждено было влюбиться в Инессу Арманд и это помогало делу революции, Крупская поднялась бы выше обывательских представлений о любви, супружеской верности и собственной женской гордости.
Пытаясь разглядеть треугольник: Ленин – Крупская – Арманд, я позвонила женщине-историку, которая посвятила изучению жизни и деятельности Крупской всю свою жизнь.
– Только, пожалуйста, не пишите, что Арманд любовница Ленина. Это такая чушь! Это неправда! Надежда Константиновна была очень гордым человеком, она не потерпела бы, она ушла бы, она не стала бы мешать их любви.
Сомневаюсь. Зная твердый характер Крупской, трудно себе представить, что она способна проявить гордость или унизиться перед соперницей, которая прежде всего – соратница. И помощница. И куда, спрашивается, ей уходить? От революции? От своей великой мечты, которую воплощает он? Из-за другой?
Умные женщины, желающие «держать мужа на длинном поводке», отлично умеют сделать подругой его возлюбленную и использовать ее в своих интересах – в данном случае общих, революционных. Возможно, они при этом страдают, почему бы нет – живые люди.
«В 1910 году в Париж приехала из Брюсселя Инесса Арманд и сразу же стала одним из активных членов нашей парижской группы, – писала Крупская, объясняя будущему человечеству, как все надо понимать, – она жила с семьей, двумя девочками и сынишкой. Она была очень горячей большевичкой, и очень быстро около нее стала группироваться наша парижская публика».
В то самое время у Надежды Константиновны появилась своя душевная забота: в Париже объявился Виктор Курнатовский, за десятилетие, что они не видались, побывавший во многих ссылках, на каторге, приговоренный к смертной казни, сумевший бежать из Нерчинска в Японию, оттуда в Австралию, где жил в нужде, был лесорубом, надорвался и еле достиг Парижа.
«Исключительно тяжелая доля скрутила его вконец, – пишет Крупская о Курнатовском. – Осенью 1910 года по его приезде мы с Ильичом ходили к нему в больницу – у него были страшные головные боли, мучился он ужасно… Потом он поправился немного. Попал он к примиренцам и как-то в разговоре стал говорить тоже что-то примиренческое. После этого у нас на время расстроилось знакомство…»
Как же много может сказать женщина, если хочет что-то скрыть! Невольно вспоминается жестокий разрыв Ленина со «стариками»-народовольцами в Шушенском: любое другое мнение грозит разрывом с ним – он признает только согласие с собой. Нетрудно представить, что Курнатовский в результате тягот жизни, которые Ленину и не снились, мог наконец-то примириться с жизнью, но непримиримого Ильича это не устраивало. А раз Ильича, то, стало быть, и Крупскую?
Да, в любом другом случае она и не вспомнила бы о человеке, рассердившем Ильича. Но это был Курнатовский, ее маленькая тайна. Для него она сделала исключение.
«Я зашла раз к нему, – вспоминает Крупская, – он нанимал комнатку на бульваре Монпарнас, занесла наши газеты, рассказала про школу в Лонжюмо, и мы долго проговорили с ним по душам. Он безоговорочно соглашался уже с линией Центрального Комитета. Ильич обрадовался и последнее время частенько заходил к Курнатовскому. Осенью 1912 года, когда мы уже были в Кракове, Курнатовский умер».