Размер шрифта
-
+

Кредит на милосердие - стр. 25

– На Косу? – удивленно переспросила девушка, начиная одеваться. – А чего в такую рань-то? Бабуль, давай я после Ластенки схожу, а? Ночь же еще…

– Нет, родная, сейчас нужно… – теперь бабушка возилась где-то вне поля зрения, гремя посудой. – Запамятовала напрочь твоя бабка, плохая совсем стала. Сплошные дырки в голове, а через них добрые мысли высыпаются… Нельзя тянуть, вчера еще забрать нужно было, так что ты иди. Тележку не бери, там нетяжкое.

– Ладно, ба. – Варвара не привыкла спорить с самым близким человеком в своей жизни. Натянула теплые кальсоны, мохнатые шерстяные носки, нижнюю рубаху из конопляных ниток, ткань на которую соткала сама. – Только до ветра схожу да Ластенку проведаю. А то проснулась, поди, красавица наша, услышала, что мы на ногах-то…

– По дороге сходишь, – вдруг отрезала Любава, и что-то упало из ее руки на стол, необычно громко звякнув.

Варя вздрогнула, напуганная этим простым звуком, и даже замерла, так и не просунув голову в ворот платья. Посылки, которые им оставляли жители окрестных сел в обмен на услуги или подарки леса, были, разумеется, жизненно необходимыми. Бесценное горючее для насоса или ламп, гвозди, кое-какой инструмент, соль и многое другое. Но чтобы вот так, ни свет ни заря, отправлять внучку за добрых десять верст от дома? Да при неподоенной корове-кормилице? Да еще и таким тоном?

– Ба? – она выглянула в соседнюю комнату.

Любава стояла над кухонным столом, втянув голову в плечи. Сейчас она казалась такой старой, удрученной, сгоревшей. Словно десятки прожитых зим разом навалились на ее шею, заставив впервые в жизни опустить голову.

– Что случилось-то? Я ж вижу…

– Ничего, родненькая, – Любава обернулась, преобразившись в один миг так разительно, что девушка даже опешила – не привиделось ли, что бабка чем-то подавлена? – Ничего не стряслось, не волнуйся… Сердце припекло малость, но ты ж знаешь, что всё будет в порядке.

Девушка знала, хотя успокоилась не от слов – от любимой и любящей улыбки и ласкового взгляда. Они все знали, и бабушка, и мать, и матери всех матерей. Когда, как, почему. Если бы Любава увидела смерть, то не стала бы скрывать от внучки, Варя в это искренне верила.

– Ты давай беги, радость моя. – Бабушка опустила руку на увесистый сверток, перемотанный бечевкой так, чтобы удобно нести на спине. – Вот, собрала тебе в дорогу чутка…

– А куда столько-то? – из дверей разглядывая поклажу, удивилась Варвара.

Она уже была одета, а потому погасила свечки, скользнув по горнице к выходу. На ходу плеснула из кувшина родниковой воды, жадно опустошила стакан.

– А тут и не всё тебе, – наставительно поправила бабушка. – Доберешься, покушаешь, а остальное деревенским в схроне оставишь, уяснила?

– Конечно, ба. – Последние тенета сна таяли, и девушка почти настроилась на долгую дорогу. В сенцах сунула ноги в мягкие кожаные мокасины, накинула меховую куртку. – Телегу точно не брать?

– Нет, внученька. – Любава вышла проводить ее, прикрыла за собой створку, отчего в сенях стало темно и неуютно. – Там тяжелого нет, донесешь…

Протянула внучке сверток, помогла набросить на спину, затянула веревки. Повязав платок и накинув сверху капюшон, Варвара в последний раз повернулась к бабушке. Приоткрыла внешнюю дверь, впуская в клеть полосу тусклого лунного света.

Страница 25