Край бесконечности (сборник) - стр. 8
– Если надо, просканьте меня еще раз, – отвечает Голуба добросердечно. – Я подожду. Мама всегда говорила: семь раз отмерь, один раз отрежь.
Секунду-другую Спископроверяльщица не понимает, что ей вообще делать, потом сканит нас обеих наново.
– Да, вот ваши имена. Просто… ну, она сказала «адвокат», и я думала… мне казалось, что вы… э-э-э…
Она мекает и бекает так долго, что ее всю перекашивает, и тут Голуба, смилостивившись, говорит:
– Двуногая.
Голуба по-прежнему добросердечна, но щупальца ее змеятся в открытую.
– Вы не местная, не так ли? – спрашивает она приторно-сладко, и я чуть не лопаюсь от смеха.
– Нет, – отвечает Спископроверяльщица тонким голоском, – я дальше Марса в жизни не летала.
– Если двуногий на другом конце портала настолько же провинциален, лучше предупредите его сразу.
Мы идем через портал, и Голуба добавляет:
– Поздно!
Нас ждет все тот же парень с палками, но, когда Голуба его видит, она издает свой безумный судорожный клич и врезается парню в лицо, да так, что щупальца пляшут на его коже.
– Сукин ты сын! – говорит она, абсолютно счастливая.
И палколюб ей отвечает:
– Привет, мамочка.
– Оу. Ке-ей, – говорю я, обращаясь к кому-нибудь во Вселенной, кто может меня услыхать. – Я вот думаю про церебральную клизму. Самое время – нет?
– Расслабься, – говорит Голуба. – «Привет, мамочка» – это ответ на обращение «сукин сын».
– Или «привет, папочка», – говорит палколюб, – в зависимости от.
– Да вы все для меня на одно лицо, – отвечает Голуба. – Вселенная похожа на чемодан, Аркеечка. Нас с Флорианом когда-то вместе брали в заложники – давно, я была еще двоеходицей.
– По чесноку?
Я удивлена до чертиков. Голуба никогда не говорит о своей двуногой жизни – собственно, как и все мы. И я не знаю случаев, чтобы суши чисто случайно встречали кого-то, с кем были знакомы до перехода.
– Я был ребенком, – говорит палколюб. – Десять грязючных дней. Голуба держала меня за руку. Я рад, что мы познакомились, когда у нее еще была рука.
– Противным он был ребенком, – говорит Голуба, пока мы идем в Рыбехину палату. – Я держала его за руку, чтобы он не испугал похитителей – те могли нас шлепнуть.
Палколюб фыркает.
– Тогда почему ты писала мне письма, когда все кончилось?
– Думала, если я помогу тебе стать менее противным, ты не вдохновишь никого на новые похищения. Вдруг спасу чью-то жизнь.
В жизни не слыхала о дружбе суши с двуногим после перехода. Пытаюсь осмыслить происходящее, пока мы движемся по второму порталу.
Завидев нас, Рыбеха на долю секунды приходит в ужас, потом улыбается. Улыбкой человека, которому страшно. И тут уже становится страшно мне. Я сказала ей, что приведу суши-законника. Дуреха ни разу при мне не колдобилась, даже с желейками, а это о чем-то да говорит. Даже зная, что все до одного желейки – ИскИны, ты какое-то время привыкаешь к ним, будь ты любой формы, двоеходик или суши.
– Слишком червячно, да? – спрашивает Голуба, сворачивая щупальца и усаживаясь на кровать на почтительном расстоянии от Рыбехи.
– Извините, – говорит та, корча гримасу от боли. – Я не хочу выглядеть грубой или нетерпимой…
– Забудьте, – велит Голуба. – Ящеркины мозги срама не имут.
«Червячины Голубы задевают Рыбеху сильнее, чем мои присоски? – изумляюсь я. – Ящеркины мозги еще и логики не имут».