Красный властелин - стр. 12

– Твоё здоровье, дядя Фергюс!

– Здоровье великодушной императрицы Элизии! – поправил старый драконир, с довольной улыбкой наблюдая, как юный родственник опрокидывает в себя роденийскую отраву. Может быть, когда-нибудь и самому попробовать?

– Ах-х-х… – внучатый племянник хватал воздух широко раскрытым ртом. – Х-х-х…

– Огурчик?

– Мать… мать… мать… храни её Благой Вестник! – Эдди наконец-то справился с собой и посмотрел на старшего родственника разгоревшимися глазами. – Спасибо, дядя Фергюс!

– За что?

– Теперь я знаю – смерть в бою – это не самое худшее, что может случиться с человеком.

Интересное замечание. Не по этой ли причине один роденийский воин стоит трёх пиктийских, а тёмную манипулу получается одолеть только полком, вшестеро превосходящим её по численности? Надо будет обязательно поднять вопрос на Большом Смотре. Чем не шутит Эрлих Белоглазый?

Серая пыль, вечная спутница роденийских дорог и их же проклятие, скрипела на зубах и оставляла во рту солёный привкус. Или не оставляла? – соль чувствовалась постоянно, а происхождение её оставалось неясным. То ли это кровь из распухшего и изрезанного об обломки зубов языка, то ли начинает проявляться тихое помешательство. Интересно, покойники сходят с ума?

Еремей Баргузин перестал считать себя живым месяц назад, когда принял бой на перекрёстке дорог у безымянной рощицы. Двое их осталось, из всего отряда, остальные так и легли в землю без похорон и отпевания. Они теперь не живут, так можно ли самому быть живым?

– Шевели мослами, Ерёма! – старший десятник Барабаш оглянулся на еле переставляющего ноги товарища и неожиданно усмехнулся. – И это, Еремей… рожу попроще сделай.

– Что? – бывший профессор среагировал не сразу, оторвавшись от невесёлых мыслей.

– Да ничего, просто у тебя профессорство прямо на лице написано. Не может такого быть у нормального глорхийца.

– А сам? – Баргузин на ходу поправил ненавистный трофейный шлем, постоянно норовивший съехать на нос.

– А я не совсем нормальный, – усмехнулся Матвей и хлопнул ладонью по нагруднику доспеха.

Доспех тот он лично снял с командира вражеского разъезда, позавчера «удачно» заночевавшего у небольшого костерка. На кольчуге до сих пор заметны пятна крови, облетающие сейчас пересохшими мелкими чешуйками. Но где её отмыть в степных предгорьях? Вода здесь вообще величайшая ценность, за которую могут незатейливо убить. Или затейливо – тут уж по обстоятельствам. Собственно, так и произошло – глорхийцы расположились на ночёвку около единственного на два дня пути колодца. Три человека – «а люди ли они?» – умерли во сне, в счастливом неведении, а вот четвёртый и пятый немного задержались на белом свете. Совсем чуть-чуть задержались – старшему десятнику не понадобилось много времени на допрос. Кстати, он же и заставил Еремея перевести то, что осталось от пленных, в окончательно неживое состояние.

Дело, конечно, важное и нужное, но до этого ни разу не приходилось вот так… Из огнеплюйки проще. Проще, да… только последний кристалл разрядился к Эрлиху Белоглазому ещё две недели назад, а новых не предвидится. Если только повезёт. Повезёт?

– Ты чего бубнишь, профессор?

Еремей вздрогнул от неожиданности. Он что, разговаривал вслух?

– Огнеплюйки, говорю.

– Будут! – уверенно заявил Барабаш.